Особо опасен
Шрифт:
Тогда до завтра, фрау Рихтер, до четырех часов дня, когда все формальности, надеюсь, будут быстро улажены. Еще раз ваше имя? Адрес? Профессия, если вас не затруднит? Это ваш действующий мобильный телефон, не так ли?
#
Она принесла ему шахматы своей бабушки, настоящий раритет. Жаль, эта мысль пришла ей в голову только сейчас. Для него это был активный вид спорта. Прежде в ее отсутствие он, видимо, весь день напролет сидел неподвижно на подоконнике в арочном проеме, подтянув длинные ноги к подбородку и обхватив их своими костистыми тонкими руками философа. А то вдруг схватится,
— Я договорилась о том, чтобы завтра тебе переехать на новое место, Исса, — сказала она, улучив подходящую минуту. — Там тебе будет удобнее, и за тобой присмотрят надлежащим образом. Хорошие врачи, хорошая еда, все удобства тлетворного Запада.
Музыка оборвалась, как и шарканье ног.
— Это чтобы меня спрятать, Аннабель?
— На какое–то время, да.
— Ты тоже там будешь? — Его пальцы искали материнский браслет.
— Я буду приезжать. Часто. Я тебя туда отвезу, а затем стану навещать при каждом удобном случае. Это не так уж далеко отсюда. Каких–то два часа на поезде. — Она говорила все это словно невзначай, как заранее спланировала.
— А Лейла и Мелик ко мне приедут?
— Вряд ли. Сначала тебе надо получить легальный статус.
— Это место, Аннабель, где ты хочешь меня спрятать, — тюрьма?
— При чем тут тюрьма! — Она взяла себя в руки. — Это место для отдыха. Такая… — она не хотела произносить это слово, но все–таки произнесла, — такая спецклиника, где ты наберешься сил, пока мы ждем ответа от мистера Брю.
— Спецклиника?
— Частная и очень дорогая, поскольку очень хорошая. Вот почему нам надо вернуться к разговору о твоем банковском счете. Мистер Брю любезно одолжил тебе денег для пребывания в клинике. Ты должен будешь вернуть долг. Это еще одна причина, почему тебе надо заявить о своих правах на наследство.
— Это клиника КГБ?
— Исса, здесь нет КГБ!
Она ругала себя за совершенную глупость. Спецклиника… для него это еще хуже, чем КГБ.
Он захотел помолиться, и она ушла на кухню. Когда она вернулась, он сидел на своем привычном месте, на подоконнике.
— Твоя мать учила тебя петь, Аннабель? — спросил он раздумчиво.
— В детстве она брала меня в церковь. Не думаю, что она учила меня петь. Кажется, никто не учил, да и вряд ли кому–то это было под силу. Даже великим учителям.
— Я слышу твой голос, и мне этого достаточно. Твоя мать католичка?
— Лютеранка.
— А ты, Аннабель?
— Меня воспитывали в лютеранской вере.
— Ты молишься Христу, Аннабель?
— Уже нет.
— Единому Богу?
У нее наконец лопнуло терпение.
— Исса, послушай меня…
— Я тебя слушаю, Аннабель.
— Оттого что мы избегаем говорить о проблеме, она не исчезает. Это хорошая клиника и надежное место. Чтобы провести там время, нам нужен доступ к твоему банковскому счету. А значит, ты должен заявить о своих правах. Я говорю тебе как твой адвокат. Если ты этого не сделаешь, ты не сможешь учиться на врача. Ни здесь, ни в других странах мира. О чем бы ты ни мечтал, осуществить свою мечту тебе не удастся.
— На все воля Божья.
— Нет! Речь о твоей воле. Сколько ни молись, тебе принимать решение.
Неужели на него не действуют никакие аргументы? Похоже, что так.
— Ты женщина, Аннабель. Ты не рассуждаешь логически. Мистер Брю любит деньги. Если я предложу ему оставить их себе, он будет и дальше помогать мне из благодарности. А если я заберу у него деньги, он рассердится и не станет мне помогать. Вот логика банкира. И меня эта логика устраивает, так как я не хочу прикасаться к этим грязным деньгам. Может, ты хочешь эти деньги?
— Не смеши меня!
— Тогда они нам ни к чему. Для тебя они так же мало значат, как и для меня. Ты пока не готова принять Бога, но у тебя есть моральные принципы. Это хорошо для наших отношений. На этом фундаменте можно строить.
В отчаянии она закрыла лицо руками, но на этот жест он не прореагировал.
— Пожалуйста, не посылай меня в клинику, Аннабель. Мне нравится твой дом. Когда ты перейдешь в ислам, мы будем жить здесь. Не забудь сказать об этом мистеру Брю. А сейчас ты иди, чтобы меня не искушать. И лучше без рукопожатия. Иди с Богом, Аннабель.
#
Велосипед она оставила в вестибюле. Над гаванью висел туман, и в сумерках фонари казались совсем тусклыми; только после того как она несколько раз сморгнула, их свет сделался ярче. Вспомнив, что велосипедная дорожка находится на другой стороне, она присоединилась к группке пешеходов перед «зеброй». Кто–то произнес ее имя. Сначала она решила, что голос звучит у нее в голове, но нет, он был женский, а тот, что еще звучал в голове, принадлежал Иссе.
Она прислушалась к этому внешнему голосу и поняла, что с ней говорят о ее сестре.
— Аннабель! Вот так встреча! Как дела? Как Хайди? Я слышала, она опять ждет ребенка?
Дородная женщина ее возраста. Зеленый вельветовый пиджак, джинсы. Короткая стрижка, никакого макияжа, широкая улыбка. Аннабель, мысленно еще пребывавшая в своем мире, лихорадочно перебирала в памяти, где они могли познакомиться. Фрайбург? Школа? Лыжный курорт в Австрии? Оздоровительный клуб?
— У меня все хорошо. У Хайди тоже. Что, шопинг?
Зажегся зеленый. Они вместе пошли по переходу, разделенные велосипедом.
— Послушай, Аннабель. А что ты делаешь в этом районе? Разве ты живешь не в Винтерхуде?
Слева от Аннабель выросла вторая женщина, грудастая, розовощекая, в цветастом платке. Когда они втроем достигли обочины, вокруг ее кисти, лежавшей на руле, сомкнулись сильные пальцы. Одновременно ей за спину завели левую руку жестом, который со стороны можно было принять за проявление нежности. Вместе с болью в памяти отчетливо всплыли две женщины на бензозаправке сегодня утром.
— Тихо садимся в машину, — зашептала ей в ухо вторая женщина. — На заднее сиденье, в середке. Не шумим. Держимся как ни в чем не бывало. Моя подруга присмотрит за вашим велосипедом.