Особо сложные дела
Шрифт:
— Если правильно я вас понял, после появления заметки к вам образовалось нечто вроде очереди просителей по всякого рода семейно-бытовым конфликтам… Хотел бы я знать, кто будет за вас выполнять ваши прямые обязанности?
— Очередей у меня никаких нет, — подавляя обиду, сказал Гранатов, — но граждане иной раз зайдут потолковать по тому или иному вопросу. В этом я не вижу ничего плохого.
— Лейтенант Гранатов, вы сотрудник милиции, а не юридической консультации. Не путайте этих вещей.
Гранатов понял, что возражать бесполезно. Отделение покинул он в отвратительном настроении. Что это — наветы завистников или неверное понимание
Беседа с начальником политотдела началась с шутки. Журавлев рассказал Гранатову одну, скорее всего вымышленную, историйку. Два милиционера-новичка задержали хулигана и повели его в дежурную камеру. Хулиган оказался здоровенным парнем, сопротивлялся, замахивался на милиционеров. Тогда они вынуждены были завернуть ему руки назад. Хулиган присмирел и, жалуясь на неудобства, просил отпустить ему руки. Тут к милиционерам прилип какой-то сердобольный гражданин и потребовал прекратить недозволенные методы в обращении с гражданами.
Милиционеры по молодости несколько растерялись и отпустили руки хулигана. Тот немедленно пустил в ход кулак, метя в голову одному из противников. Милиционер пригнулся, и удар угодил в зубы сердобольному гражданину… «Что же вы смотрите, товарищи! — истошно завопил пострадавший. — Скрутите ему руки… Наручники на него, мерзавца, наручники!..»
— Урок неплохой, — закончил свой рассказ Журавлев, — действенный. Гражданин, получивший от хулигана оплеуху, просто не понимал нашего положения… Рассказывайте, товарищ лейтенант, что у вас случилось?
Гранатов сдержанно поведал о своих разногласиях с начальником отделения Гороховым. Действительно, к нему, Гранатову, граждане иногда обращаются за советами по разным семейно-бытовым конфликтам. Неужели помочь гражданам предупредить или погасить конфликт — не есть прямой долг работника милиции?
Заключение Журавлева было кратким: начальник отделения, конечно, неправ. Просят тебя люди о помощи, так помоги. Никакие инструкции не должны тебе мешать. Если же они мешают, значит, что-то неладно с самими инструкциями.
Как-то, вскоре после беседы с Журавлевым, к Гранатову в контору домохозяйства, где ему был отведен для работы угол рядом со столом паспортистки, зашла молодая, интересная женщина.
Викторина Кузьминична рассказала о своей жизни, о своем горе. Это был своеобразный рассказ, в нем содержалось много неясного, много такого, что настораживало…
За двадцатитрехлетней Викториной, сотрудницей торгового порта, настойчиво ухаживал тридцатилетний Арнольд Теодорович Безелевич, врач и, по совместительству, учитель танцев. Арнольд познакомился с Викториной на танцах в Доме офицеров и в тот же вечер объяснился ей в любви. Смущенная Викторина не отвергла скоропалительного объяснения, хотя и не отнеслась к нему положительно. Откровенно говоря, Арнольд понравился ей: рослый, с гордым лицом и усиками «бродяги», обходительный и первоклассный танцор, он невольно обращал на себя внимание.
Арнольд признался Викторине, что уже слыхал о ней и давно хотел познакомиться.
Арнольд ухаживал за Викой, как он теперь называл девушку, настойчиво и красиво, всячески ускоряя события и добиваясь регистрации брака. Он предупреждал каждое желание любимой,
Викторина Кузьминична будет откровенной до конца: всё это ей нравилось, и в душе ее стало формироваться ощущение, что она на правильном пути, связывая свою судьбу с культурным, интересным человеком.
Зарегистрировались и отпраздновали свадьбу пышно — было на что: средств у мужа и его родителей достаточно (отец тоже врач, мать заведует отделом универмага). Да и у нее, Викторины, был хороший заработок, очень хороший, что отчасти и привело к неприятностям. Арнольд вдруг не поверил в этот заработок, намекая, что деньги добываются, возможно, нечестно.
К величайшему огорчению, она не могла точно назвать свою должность: именовалась научным сотрудником, а какого отдела, по какой специальности, сказать было нельзя.
Арнольд продолжал настаивать. В семье, где нет полного доверия, никогда не будет настоящего счастья. Кроме того, Арнольд потребовал, чтобы она перестала держать его в стороне от своих сослуживцев. Шутка ли сказать, он до сих пор почти никого из них не знает! Что за затворничество?
А через некоторое время появился еще один повод для семейных разногласий… Она расскажет об этом лейтенанту, уверенная, что ее откровенность он не употребит во зло… Дело в том, что муж просил ее через кого-нибудь из моряков передать письмо в некую страну его другу, который волей семейных обстоятельств, а отнюдь не из-за политических убеждений, проживает в этой чужой стране… Пусть не думает Викторина, что это переписка, в записке будет изложена просьба переслать ему, Арнольду, некоторые дефицитные лекарства…
Она отказалась это сделать. Муж затаил обиду и стал относиться к ней просто враждебно.
Достаточно сказать, что недавно он купил «Москвича», а лично денег зарабатывает как будто немного: в поликлинике всего на полставке, а вот «Москвича» купил… Может быть, помогли родители, но ей это неизвестно…
На «Москвиче» он гоняет целыми днями, ее же не пригласил на прогулку ни разу… Какая же это любовь? Да и была ли между ними любовь, если она так быстро исчезла, да еще потому, что она, Викторина, отказалась раскрыть упрямому супругу служебные секреты и переслать недозволенными способами за границу письмо, хотя бы и безобидного содержания?!.
Что делать? Как смягчить обстановку? Во многом она могла бы уступить мужу, за исключением одного: расшифровать характер своей работы, а муж в конце концов добивается именно этого. «Любишь, — говорил он, — откроешь душу, не любишь — не откроешь».
Возможно, со временем ей и удалось бы как-то урезонить мужа, но осложнения часто идут чередой: ей предстоит длительная командировка. Она должна оставить город месяцев на восемь…
На голову Викторины посыпались угрозы. Желательно теперь же оформить и развод. Ей, как важному работнику, который неизвестно куда, зачем и в качестве кого едет в столь длительное путешествие, пойдут навстречу, разведут вне очереди… Развод не так сильно беспокоит ее: как говорится, чему быть, того не миновать, может быть именно сейчас целесообразней исправить эту горькую ошибку. Но вот что неприятно. Выходя замуж, она оставила свою комнату и перешла на площадь мужа… И теперь Безелевичи угрожают ей в случае длительного отсутствия или развода выселением. «Имей в виду, милая, — предупреждают они, — это наша площадь, мы ее направо и налево разбазаривать не будем…»