Осознание
Шрифт:
– И про что же в ней пишут? – Эдвард отошел чуть в сторону, освобождая проход, но Лена, бросив на него быстрый взгляд, осталась стоять на месте, вероятно, слишком воспитанная, чтобы просто так оборвать диалог и отправится дальше по своим делам, но от услышанного вопроса покраснела еще больше.
– Про любовь… – чуть ли не себе под нос ответила пионерка, но когда снова подняла на него взгляд, Эдвард прочитал там почти что вызов, словно ожидала смеха или пренебрежительной реакции от своего собеседника.
– Любовь это очень сильное слово, – пожал плечами Эдвард, – не стоит о нем говорить так просто, но, судя по толщине книги, автор подошел к этому со всей ответственностью, –
– Нет, – покачала головой Лена, – Это драма… Скарлетт надо пройти через очень многое, чтобы получить свою любовь… Ей тяжело, но все равно не сдается, – она снова улыбнулась кончиками губ, – наверное, поэтому мне она и нравится…
– Таковы прихоти богов, – кивнул ей в ответ, – Мы должны бороться за то что любим, чтобы потом все равно это потерять, – он вздохнул, мыслями снова возвращаясь к Изабелле. Сколько всего он сделал, чтобы дать ей то, чего заслуживала? И лишь для того, чтобы все так бездушно закончилось…
– У них все будет хорошо, – неожиданно твердо сказала Лена, прижав книгу к груди, – Я уверена… – в этот раз без улыбки, но готовая защищать только что высказанную точку зрения.
– Будет счастливый финал? – спросил Эдвард, усмехнувшись, – Наверное, потому что это всего лишь книга. Плохих итогов нам хватает и в реальной жизни…
– Не веришь в хороший конец? – прямо спросила Лена, серьезно на него посмотрев. Такое чувство, что девочка пережила что-то такое в своей жизни, отчего душа загрубела раньше времени, медленно и неуверенно затягивая старые рубцы, но еще слишком слабая, чтобы заново встретиться с жестокостями настоящего мира, – Надо верить, что все будет хорошо… ведь если не верить, то… то все будет очень плохо… – девушка вцепилась в свою книгу, задетая за живое пессимизмом Эдварда.
– Если ты так сильно в это веришь, то у тебя просто обязательно должно быть все хорошо, – кивнул Эдвард, – Как у героев книги. А я больше верю плохим концовкам, если уж ты спрашиваешь, их не надо даже придумывать… – Лена хотела еще что-то сказать, но все же передумала, не набравшись смелости и дальше спорить, – Ты сейчас не в столовую случаем?
– Нет, я домой, книжку отнести, – покачала Лена головой, – До ужина еще есть немного времени… Я пойду тогда… – снова отведя от Эдварда взгляд, пошла дальше по аллее, не оборачиваясь, но он был готов поклясться, что девушка тяжело вздохнула, чем-то сильно расстроенная. Наверное, не следовало ей говорить свои собственные суждения, а поддержать ее отношение к миру, где еще хранила какую-то надежду. Может быть, все на самом деле наоборот, и только у него так сложилось, что все самое худшее, что только может произойти, обязательно случается и обрушивается на его голову. Наверное, на самом деле существуют и такие люди, у которых жизнь может сложиться в положительную сторону. Как, например, у этой девушки, что так смущается от общения даже с ровесниками.
Полупустая площадь, показавшаяся вскоре на его пути, не встретила ничем примечательным, кроме нескольких пионеров, то ли не находящих себе занятия, а потому шатавшихся по лагерю, то ли, наоборот, нашедших себе такое занятие, при котором появление в тени памятника неизвестного Эдварду творцу этого мира было крайне необходимо. Знакомых среди них все равно не было, а потому и не стал здесь задерживаться, только помахал кому-то рукой в ответ на такой же жест. Зато у входа в столовую обнаружил человека, даже слишком ему знакомого, Ольгу Дмитриевну, сейчас сидевшую на скамейке на крыльце столовой и углубившейся в чтение книжки с весьма интригующим названием «Советы по воспитанию ребенка», как успел Эдвард заметить, прежде чем вожатая обнаружила его присутствие и закрыла книжку, отложив в сторону.
– Здравствуй, Эдвард! – она помахала ему рукой, – Уже закончил с обходным?
– Только что. Вот вам нес его как раз, – кивнул в ответ и протянул смятый листок, постаравшись сложить его как можно ровнее, но вожатая даже не стала проверять подписи и просто сунула к себе в карман. От этого в голове у Эдварда скользнула мысль, что заморачиваться с обходом стоило лишь потому, что был повод посетить другие места лагеря, а в действительности можно и самому поставить несколько ничего не значащих кривых загогулин, чтобы разобраться с этим заданием.
– Вот и хорошо, – она улыбнулась, а потом строго на него посмотрела, – Ты ведь куда-нибудь записался? Настоящий пионер должен участвовать в общественной жизни лагеря! – кажется, большинство теорий по воспитанию своих подчиненных берет как раз из такой вот педагогической литературы, но получается претворять их в жизнь только в роли таких вот высокопарных, почти ничего не значащих фраз.
– К Мику, – кивнул Эдвард, – Она у вас очень талантливая, с ней приятно общаться, не говоря уже о том, чтобы взять несколько уроков у такого мастера.
– Эдвард, смотри у меня! – пригрозила вожатая пальцем, – Мику из другой страны, и девочка она еще молодая… Я ведь могу на тебя надеяться, что не случится ничего, выходящего за рамки общения?
– Вам обязательно постоянно этим в меня тыкать? – серьезно спросил Эдвард, – За свои поступки я всегда отвечал и отвечу снова, если потребуется. А к Мику у меня ничего и быть не может, кроме чисто дружеских отношений.
– Вот на этом и закрепим, – кивнула Ольга Дмитриевна, – А то ведь всякое может произойти… Я ведь сама такой была еще недавно, и отлично представляю, что бывает в лагерях, где девочки и мальчики целую смену общаются друг с другом…
– Первая любовь тоже была в пионерлагере? – усмехнулся Эдвард, присаживаясь рядом, – Вы позволите? – он указал пальцем на книжку, и Ольга Дмитриевна кивнула, мутным взором посмотрев то ли на него, то ли еще куда-то в свое прошлое, сейчас зацепленное их разговором. Она ведь действительно тоже молодая девушка, вряд ли намного старше самих пионеров и уж точно моложе того Эдварда, что существует на самом деле, в другом мире. Конечно, у нее были свои воспоминания о бурной молодости и первой любви. Еще не уверенный, скажет ли она еще что-нибудь, Эдвард раскрыл книжку и перелистнул несколько страниц, бегло пробежавшись глазами по тексту. Как и подозревал, основной упор педагогических техник шел не на индивидуальное развитие, а на втягивание в коллектив, где личные рамки стирались, а интересы общего ставились выше интересов частного. Отличный способ на выходе получить готовую рабочую силу, причем уже настроенную на то, чтобы работать с полной отдачей ради успеха того, кто им цели ставит, пусть даже и в ущерб собственным интересам. Уже было... Эдвард сам неоднократно испытывал такие методики в колониях, перестраивая местное коренное население под нужный ему лад, всего лишь смена двух или трех поколений, заботливо выращенных подобным образом, и нет нужды даже в серьезном аппарате принуждения, люди сами и с радостью будут делать то, что им скажут, считая выполнение поставленных перед ними задач собственным успехом. Качественный и бесперебойный общественный механизм с легко заменяемыми деталями, главное здесь ставить перед людьми выполняемые планы, но невыполнимые ожидания, к каким будут продолжать стремиться снова и снова. Не настолько уж это и светлый мир, получается… Эдвард даже позволил себе усмехнуться.