Осознание
Шрифт:
На эту тему Мику могла говорить очень долго и очень подробно, и если свыкнуться с ее манерой речи, то рассказ даже становился интересным, вместе с Эдвардом даже Алиса заслушалась, никогда прежде, видимо, не расспрашивая девочку столь подробно. Ему интересно было буквально все, от истории до особенностей современного транспорта, хотя больше всего симпатии вызывали так называемые «самураи», от которых к настоящему времени, к сожалению, почти ничего и не осталось, кроме памяти. Гордые и храбрые воины, со строжайшим кодексом чести, готовые умереть ради своего сюзерена, что напоминали ему рыцарей его родного мира. Только про кодекс «бусидо», по которому самураи определяли свой жизненный путь, девушка почти ничего не знала, удалось вытащить из нее только несколько общих фраз.
Наверное, они бы могли так просидеть до самой поздней ночи, японская девочка обеспечивала их темами для разговоров вполне успешно, но чай подходил к концу, а церемонию не принято продолжать, заливая новую порцию
– Давайте сыграем что-нибудь, – предложила Мику, когда закончили со сборкой всех принадлежностей для церемонии, снова освободив пол помещения, – у нас все-таки музыкальный клуб, а играть здесь, как я знаю, все умеют… Эдвард! Ты мне обещал песню исполнить, чтобы не такая грустная была! Помнишь?
– Может быть, в другой раз? – попытался отказаться он, все еще находясь в сладостной неге, прогоняя через себя послевкусие чайного напитка, – У меня сейчас ни настроения, ни желания мучать вас своей игрой на гитаре… скорее даже, на ваших нервах, – потянулся и выглянул в окно, где солнце уже начинало свой путь к горизонту, окрашивая небо в нежные розовые тона. Действительно, долго они здесь сидели, день пролетел совершенно незаметно, но почему-то не жалел, что все именно так и прошло, будь возможность, повторил бы все еще раз, только уже без местной истории, не вызвавшей у него ничего, кроме дурных ассоциаций с родным миром. В чем собственно, разница между сверхтехнологичными армиями, сходящимися в бою под покровом вечной ночи, и примитивными войсками с легким пороховым вооружением, что упорно режут друг друга на небольшой планетке? В сущности, ни в чем, все те же самые причины, жадность, власть и ресурсы, что есть, были и будут причинами для того, чтобы тысячи людей продолжали сгорать во взаимной ненависти, чаще всего навязанной им друг к другу.
– Бака, – уверенно заявила Мику, что, как уже успел узнать, обозначало что-то вроде «дурак» или «плохой», но только в мягкой форме, так что ответил ей лишь сдержанной улыбкой, зато следом повернулась к Алисе с тем же самым вопросом.
– А тащи гитару, – рыжая задорно подмигнула Эдварду, и он даже присел поудобнее, ожидая от своей спутницы чего угодно, в том числе даже какой-нибудь не очень доброй шутки, но когда девушка добралась до гитары, то сразу же забралась на фортепьяно, только ноги свесила, и примерно три минуты настраивала струны, прислушиваясь к звучанию, прежде чем зазвучала музыка.
«Взвейтесь кострами синие ночи…», далеко не самое плохое, что довелось услышать, но вот воспоминания навевало не самые приятные, со звуками песни Алисы на него накатывали и старые образы, почти забытые и стертые из памяти…
– Прицел! Залп! – офицерская сабля опускается вниз, и воздух тут же оглушает стрельба расстрельной команды. Боевые дроиды не знают жалости и сомнений, у них нет эмоций и мук совести, они просто выполняют полученные приказы, и потому лучше всего подходят для исполнения столь грязной работы. Скорострельные автоматы прорезают задымленный воздух двора какого-то жилого дома, наполовину разрушенного проходившими здесь еще совсем недавно боями, очередями трассирующих патронов, рвущих тела стоявших в десяти метрах от них пленных с завязанными руками и глазами. Всего пара секунд стрельбы, и тела валятся на землю, мужчины, женщины и старики, все подряд, активисты партии «Возрождение», что и начала восстание, теперь жестоко подавленное. Они все еще живы, а значит, опасны, ведь с ними жива и их идея, что снова может найти отклик в сердцах простых граждан, и тогда вся эта кровавая бойня повторится, чего нельзя допускать ни в коем случае. Решение только одно – физическое уничтожение членов партии «Возрождение», вне зависимости от их возраста и пола, и чем быстрее, тем лучше.
Дроиды, отталкивая в стороны трупы только что расстрелянных, уже ведут новую партию пленников, грубо выстраивая их вдоль стены. Смертники слышали выстрелы, слышали предсмертные крики тех, что увели перед ними, чувствовали под собой трупы, все равно попадающиеся под ноги. Да и сложно не догадаться, что с тобой собираются делать, если завязывают глаза, а потом строят вдоль стены, уже изрешеченной пулями.
У многих не выдерживают нервы, выливаясь в мольбы о пощаде, крики и стоны, падения на колени и плач. Особенно слабы в этом отношении женщины, их буквально разрывает от рыданий и каких-то слезливых просьб о маленьких детях и престарелых родителях. Дроиды, не понимая, что происходит с этими людьми, пытаются снова их поставить на ноги, но пленные даже не пытаются стоять, снова падая на колени, продолжая голосить. Мерзкое и противное зрелище человеческой слабости, когда приходит неожиданное осознание того, что все-таки они проиграли, поставив на кон все, что у них было. О подобном надо было думать раньше, тогда, когда поднимали восстание,
Новый залп, и пули с одинаковой легкостью косят и тех, у кого хватило духу встретить смерть стоя, и тех, что бились в истерике, валяясь на коленях и вымаливая пощаду. Кому-то не повезло особенно сильно, и пули, разорвав грудную клетку и торс, не убили окончательно, и теперь стонут, умирая от жуткой боли. Офицеру приходится добивать таких выстрелами из пистолета, пока расстрельная команда перезаряжает оружие.
Офицер не успел отойти, как дроиды выводят уже новую партию смертников, пытаясь выстроить всех вдоль стенки, и вместе с ними новые крики, мольбы, даже банальное облегчение кишечника от продирающего все тело страха, но один из них почему-то врезается в память больше всего. В нем нет страха, только ненависть к победителям, что сейчас жестоко сводят счеты с теми, кто посмел выступить против действующего режима, упираясь и отбрыкиваясь от металлических манипуляторов боевых дроидов, он кричит что-то, похожее на песню: «Взвейтесь огнями в вечной ночи! Мы гордо головы держим, мы не рабы! Близится день, и пройдет время невзгод! Взвейтесь огнями в вечной ночи! Красное знамя над нашими рядами! Путь проложим своими клинками! Победа великая будет за нами!...» он продолжает кричать слова песни, буквально выплевывая их в металлические лица дроидов, глядящих на него безразличными окулярами многоканальных визоров, даже тогда, когда уже слышались команды офицера.
Такие люди действительно опасны, из них рождаются мученики, что даже своей смертью могут создать идею, за которой пойдут миллионы, но сейчас ему уже поздно петь, никто из тех, кто слышит эти слова, никогда не сможет их передать другому. Пули рвут его тело наравне с остальными, отбрасывая к стене, по которой медленно сползает вниз, оставляя на ней вытянутый кровавый след. Последние слова просто застревают в простреленном горле…
Какова вероятность, что один и тот же мотив может повториться в совершенно разных мирах? Однако слушая песню Алисы, Эдвард буквально видел перед собой расстрелянных активистов восстания, что когда-то подавлял, а вместе с ними и того несчастного фанатика с запудренными мозгами, что истинно верил в то, что делал. Может быть, это всего лишь его паранойя, но казалось, что действительно почти тот же мотив, что слышал перед звуками залпа, заткнувшими ту песню, но сейчас здесь совсем другой мир, а перед ним не обезумевший фанатик-революционер, не способный отличить правду от вымысла, а Алиса. Пусть немного непослушная и неуправляемая, но вполне мирная и невинная девушка, исполняющая понравившуюся ей песню. Чтобы он сделал бы с ней, встреться они совсем в другой ситуации? Например, на тех же руинах, в какие превратил городские кварталы, где заняли последнюю отчаянную оборону уже почти разбитые бунтовщики, знавшие, что пощады им все равно не будет. Ее бы ведь тоже связали и приставили к стене, одной этой песни было бы более чем достаточно, чтобы вынести смертный приговор. Сколько таких он отправил под расстрел, уничтожил орбитальными бомбардировками или спалил артиллерийскими обстрелами, штурмуя города и целые анклавы? Прежде об этом никогда не задумывался, заталкивая все в короткую фразу «сопутствующие потери», но сейчас эта мысль как гвоздь застряла в его сознании, никак не желая вылезать обратно.
– Эдвард, ты опять какой-то грустный сидишь, – к нему подсела Мику, когда Алиса взялась за вторую песню, задорно на него поглядывая и уже с ногами забравшись на фортепьяно, жалобно скрипнувшее, но этот мотив он точно никогда прежде не слышал.
– Мику… – он не знал, что говорить о тех эмоциях и воспоминаниях, что разбудила в нем песня Алисы. – У меня иногда бывают такие моменты, когда вспоминаешь прошлое…
– Плохое? – японка кивнула своей головой, от чего ее ультрамариновые хвосты опять заходили волнами, – Может, расскажешь? Тогда полегче станет, нельзя же все вечно в себе одном держать, – она мило улыбнулась и положила голову ему на плечо. В этот момент Эдвард успел перехватить гневный взгляд Алисы, но прерываться из-за этого рыжая не стала, решив отыграть песню до конца, а потом уже устраивать новый скандал.
– Не стоит тебе такое слушать, – отрицательно покачал головой Эдвард, погладив Мику по ультрамариновым волосам, мягким и послушным, – Есть и такие вещи, какие человек никому не должен рассказывать.
– Бака ты! – повторилась Мику, стукнув его кулачком, – Бака-бака-бака! – и на его плечо снова посыпались удары маленьких кулачков, почти незаметные и уж точно безболезненные, но он все равно попытался прикрыться от новых ударов.
– Чего у вас происходит? – Алиса оторвалась от гитары, все же не выдержав, глядя, как Эдвард разговаривает с Мику, пока та спокойно лежит у него на плече, – И чего она тебя лупит, мне интересно? Может и мне бы стоило приложить пару раз? – она усмехнулась своей задорной улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего.