Осознание
Шрифт:
Он позволил себе просто любоваться девушкой, лежащей у него на коленях и о чем-то задумавшейся, пока не заметил, что уже вся покрылась мурашками от дующего с воды ветра. Для него самого подобные перепады температуры почти безразличны, тренировки все-таки давали о себе знать, и хоть тело совсем другое, но навыки и привычки остались старыми, но вот девушка никогда не проходила сквозь те испытания, какие сам пережил на своем опыте, перестав обращать внимания на многие незначительные раздражители.
– Ты замерзла? – он взъерошил ей волосы, погрузив в них растопыренную пятерню, – Еще не хватало только, чтобы ты простыла, – солнце уже почти опустилось за горизонт, и только последние исчезающие лучи окрашивали небосвод в темные красные тона, напоминающие пролитую кровь. Девушка, уже удобно устроившаяся у него
Подняв Алису и сам распрямившись, он снова обнял ее за плечи, стараясь согреть собственным теплом, а девушка так доверчиво к нему прижалась, что в голове против воли скользнуло напоминание вожатой, что теперь в ответе за эту бойкую красавицу. И никакого чувства противоречия против такого не испытывал, скорее наоборот, готовый защищать ее от любых опасностей, что только могут быть в этом и в каком-либо из других миров. Один лишь слабый перестук ее сердечка казался сейчас важнее всего остального, только… Только он так же прекрасно понимал, что быть уверенным в ее безопасности мог лишь тогда, когда она будет как можно дальше от него…
Они так и прошли через весь лагерь, где уже никого не было, а темнота быстро вступала в свои права, и, пройдя через аллею, вышли к ее домику, выглядевшему сейчас довольно жутковато из-за вывешенного в окошке двери флага с черепом, подсвеченного изнутри из-за того, что Ульяна держала свет включенным, видимо, дожидаясь свою соседку.
– Не будем давать мелкой лишний повод для сплетен, – сказал Эдвард в нескольких шагах от двери домика, отпуская Алису, сразу же зябко поежившуюся и сложившую руки на груди, – Она у тебя верная подруга, дожидается…
– Ага, расспросить, что я сегодня делала, – согласилась рыжеволосая, отводя взгляд куда-то в сторону, – Эд…
– Что? – он уже было собирался развернуться, но остановился, снова подойдя к своей спутнице, снова красневшей от смущения.
– Спасибо за вечер… было здорово… – все-таки выдавила из себя, – вдвоем… – последнее слово далось совсем уж с каким-то трудом, так что Эдвард даже не выдержал и снова обнял ее, улыбнувшись.
– Тогда как-нибудь повторим, – сказал ей почти в самое ушко, – У нас еще, считай, полторы недели. А теперь иди домой, пока еще Ульяна не уснула, тебя не дождавшись. Завтра встретимся… – выпустив ее из объятий, в благодарность получил еще один стесняющийся взгляд, после которого Алиса все-таки зашла в домик, оставив его на улице одного. И, буквально несколько секунд спустя раздался напуганный визг одной из девушек, сменившиеся довольным детским смехом, от чего сам рассмеялся, направившись обратно к площади. Кажется, сегодня жуки Ульяны все-таки успели выстрелить.
«Совенок» спал, окончательно закутавшись с головой в одеяло ночной темноты, устав за длинный и тяжелый летний день, когда довольные и радостные пионеры, бегающие в разные стороны, не давали лагерю и шанса на успокоение, и только сейчас, попрятавшись в своих домиках и погасив свет, позволили вздохнуть с облегчением. Высокие деревья почти скрывались в темноте, только едва слышно шелестя листвой под слабым ночным ветерком, а на небе уже загорелись маленькие белые точки звезд, только луны не было видно, скрывшейся где-то за облаками или кромкой леса. Тишина и покой царили в лагере, только где-то ухала ночная птица, сообщая о своем ночном полете остальным обитателям леса.
Уже выходя на площадь, Эдвард услышал тихий треск в кустах, очень похожий на тот, что у него самого прозвучал под подошвой, когда чуть не был обнаружен Алисой во время ее ночного концерта. Кто-то точно так же таился в кустах, наблюдая за ним, и на такое он уже не мог не отреагировать.
– Кто здесь? – спросил у окружающей темноты, направившись к кустам, но, раздвинув ветви, никого там не обнаружил, что вполне ожидаемо. Пройдя чуть дальше и опустившись на колени, Эдвард очень быстро обнаружил на мягкой траве отпечатки чьих-то маленьких ножек, едва прижимавших стебельки к земле, и мысленно поблагодарил этой мир отсутствием пустошных равнин, где жестокие ветра за секунды стирали любые остававшиеся следы. А здесь же даже любое касание могло оставить следы в траве, в мягкой земле, в мокром песке, что держались часами, и проследить путь преследуемого в
Уже через несколько метров пути Эдвард узнал о таинственном наблюдателе несколько интересных вещей. По глубине протоптанных следов, остававшихся в траве, явно было видно, что он не намного больше, чем большинство пионеров этого лагеря, а по отпечатавшемуся в сухой земле следу Эдвард с удивлением обнаружил, что этот человек, а то, что человек, было видно по контурам отпечатков, и вовсе передвигается босиком. Главное же, что ступает не как большинство людей, с пятки на носок, наоборот, походка гораздо грациознее и тише, с носка на пятку, судя по более глубокой передней части следа. Такая привычка обычно вырабатывается у разведчиков, диверсантов и исследователей, тех, кто почти постоянно проводит время во враждебной обстановке, вынужденный скрывать свое присутствие. Чувствуя, что коснулся еще одной из загадок «Совенка», Эдвард осторожно шел по следу, стараясь не спугнуть преследуемого, уже коря себя за то, что в самом начале выдал себя громким вопросом в воздух, явно обозначив для этого человека, что тот обнаружен. Так что теперь постарается запутать свой маршрут и оторваться от преследования.
След уводил за черту лагеря и вел в лес напрямик, не пересекаясь с аллеями, где могли оказаться случайные пионеры, а потом проходил по самому краю опушки, словно этот человек и вовсе боялся открытых пространств. И чем дальше Эдвард заходил, тем интереснее становилось, поскольку здесь, в лесу, преследуемый стал вести себя свободнее, его следы становились ярче и точнее, словно постепенно забывал об осторожности, а лес служил ему надежной защитой. А потом…
– Что за чертовщина? – изумленно спросил сам у себя Эдвард, обнаружив, как след упирается в старое развесистое дерево, чья вершина терялась в ночной темноте, и на коре которого остались хорошо заметные и глубокие царапины когтей, когда этот, теперь уже с натяжкой можно было говорить, человек забрался наверх. Только вот у людей когтей не бывает, это Эдвард знал совершенно точно, но тогда кого или что он преследовал? Мутанта? Гибрида? Еще какую-то непонятную тварь, которой только еще надлежит придумать название? С чего ей вообще здесь взяться?
Отступив на пару шагов, Эдвард попытался хоть что-то рассмотреть в темной листве, уходящей высоко в небо, но даже с его усиленным и привычным к темноте зрению ничего видно не было, только корявые ветви, почти не различимые из-за многочисленных и облепивших все листов. Если даже там кто-то и затаился, то отсюда все равно не было видно, только все та же проклятая листва, от вида которой Эдвард снова начинал задумываться о пользе струйных огнеметов, с таким бы моментально выгнал бы эту необычную зверушку на свет. Хотя, сейчас не такая ситуация, чтобы продолжать строить из себя обычного пионера, а потому по мысленной команде на активацию из челюсти снова вышла гарнитура, и загорелся тонкий и длинный лучик фонарика, осветивший нижние ветви дерева. И, почти что случайно, едва задетый светом силуэт сорвался с одной из ветвей, устремившись в сторону леса, Эдвард успел разглядеть только длинный хвост. Хвост?!
– Стоять! – только успел рявкнуть Эдвард, увидев, как силуэт скользнул куда-то в сторону, снова исчезая в тенях деревьев, и бросился следом. Ночной лес, конечно, не место для пробежек, корни и ветви деревьев, казалось, торчали отовсюду, цепляясь за весьма неудобную в такой момент рубашку, моментально вставшую пузырем во все стороны, и не стоит удивляться, что очень быстро потерял мелькавший впереди силуэт. По этому поводу, стоя в лесу и приводя в порядок дыхание, знатно выругался, помянув лес последними словами и пообещав ему, по меньшей мере, термоядерную бомбардировку. Заблудиться Эдвард не боялся, ориентация на местности это первое, чему учит выживание на поверхности, так что всегда мог вернуться пройденным путем, чтобы снова выйти к «Совенку», а вот понимание того, что упустил очень странного обитателя местных лесов, его крайне раздражало. Остается эту попытку считать пробной, а к следующему разу подготовиться гораздо лучше, подсознательно был уверен, что кем бы ни было это странное существо, оно знает о «Совенке» гораздо больше остальных его обитателей, а наличие когтей и возможность так легко скакать по деревьям только подтверждали отличие от принятых здесь понятий нормальности.