Осознание
Шрифт:
– Не знаю, – протянула Лена уже более спокойным тоном, – Задумалась… Смотри, лагерь! – они вышли со стороны спортивной площадки, сделав в итоге довольно значительный крюк по лесной чаще, двигаясь вдоль речного изгиба, Эдвард не хотел тащить и так испуганную девушку через самый бурелом, предпочитая потратить немного больше времени, но поберечь ее нервы. В темноте выступало здание закрытого спортивного зала и открытая футбольная площадка с торчавшими за ней турниками, но ни одного живого и бодрствующего пионера здесь видно не было, все нормальные люди в это время уже спали, только полуночники вроде него и Лены никак не могли расставаться с уже прошедшим днем. И хотя никакой опасности уже не было, Лена все равно продолжала
В лагере освещенной была только площадь, где горело несколько фонарей, выхватывавших прямоугольную асфальтовую площадку из общей темноты, остальная же его часть, за исключением нескольких светильников над дверьми общественных зданий, полностью находился под контролем ночи, особенно аллеи между пионерских домиков, где, кажется, никому и в голову не приходила мысль поставить ночное освещение. Пионеры ночью должны спать по принятым здесь правилам, потому фонари, получается, и не были нужны. Жаль только, что далеко не все пионеры следовали подобным указаниям, предпочитая поздние прогулки.
– Твой домик? – наконец, остановились они у очередного пионерского домика с полукруглой крышей, и давно занавешенными окнами. Ее соседка, наверное, успела привыкнуть к ночным прогулкам своей подруги, а потому практически не обращала на них внимания и не дожидалась ее возвращения, – Приятных снов.
– Спасибо, – кивнула Лена, – наконец-то отпустив его руку, – Спокойной ночи!
Дождавшись, когда она закроет за собой дверь, Эдвард отправился к себе с твердым намерением все-таки дойти до собственного домика, уже предвкушая очередной разнос от Ольги Дмитриевны за то, что опять явился позже отбоя. Только, к счастью, вожатая в этот раз решила его не дожидаться и давно уже спала, завернувшись в одеяло, оставив Эдварду на столе только треугольник кефира, булку и записку с двумя выразительными словами «утром поговорим». Покачав головой, Эдвард разделся и осторожно, чтобы предательская кровать лишний раз не скрипела, сам залез под одеяло, все еще приятно прохладное.
День оставил после своего окончания только новые загадки, но сейчас они его как-то не беспокоили. Наоборот, вспоминая все сегодня произошедшее, Эдвард даже порадовался, что не пытался искать ответы, оставив все так, как есть. Может быть, они далеко не самое важное здесь.
Сон пришел далеко не сразу, сознание, так и не перестроившееся на столь короткие сутки, никак не хотело затихать, но все же, под равномерное сопение вожатой, глаза закрылись и Эдвард провалился в царство Морфея, уже чувствуя, как его захлестывает очередной сон, склеенный из старых воспоминаний.
Это был рейд. Боевые корабли спустились с черных небес к небольшому анклаву, располагавшемуся на месте старого, давно заброшенного города, который местные пытались восстановить. И у них не было ни единого шанса хоть что-то противопоставить атакующей воздушной эскадре, не имея ни нормальной системы зенитных установок, ни современного вооружения, ни даже времени для подготовки.
Десантные транспорты, отделившиеся от боевых кораблей, отправили к анклаву почти тысячу солдат в стандартном и тяжелом вооружении, что превратили штурм анклава в настоящую резню, уничтожая любое оказываемое сопротивление, хотя, отдавая честь его защитникам, надо сказать, что сражались местные отчаянно, пусть и не имея шансов на победу, но все равно упорно обороняя свои дома. Наверное, он и сам бы так сражался, если бы оказался в подобной ситуации, защищая родной очаг, но, к счастью, положение дел складывалось прямо противоположным образом. Эдвард запомнил небольшое дульнозарядное орудие, вывезенное на четверке странных животных, отдаленно напоминающих лошадей, не успевшее сделать ни единого выстрела, когда ракета,
Эдвард шел по разрушенному зданию, где у местных было что-то вроде городского центра, и где уже прокатились бои, состоявшие в основном из ударов воздушной кавалерии, расстреливавших сопротивление из крупнокалиберных пулеметов, почти не оставляя выживших. Пахло кровью, гарью и дымом, поразительно, как вообще много всего может гореть в городе из бетона и стали, а за окном слышались взрывы гранат и короткие очереди автоматического оружия. Рядом с ним сейчас шел один из его ближайших товарищей, капитан корсаров, державшийся чуть позади и державший в руках штурмовую винтовку, больше ради успокоения собственных нервов, чем по необходимости, поскольку дроны, побывавшие здесь минут пятнадцать назад, докладывали об отсутствии угрозы. Сам Эдвард при себе держал только личное оружие, полуавтоматический пистолет и, конечно, свою извечную спутницу, силовую шпагу, одну из реликвий его дома, переходившую от отца к сыну вот уже несколько тысячелетий, по привычке держа руку на ее эфесе.
Под ногами хрустела бетонная крошка, выбитая пулями из стен, и иногда попадались изодранные пулями крупного калибра тела защитников, на какие почти не обращал внимания. Капитан ворчал что-то по поводу того, что не стоит гулять по потенциально опасной территории без сопровождения, но Эдвард почти не обращал на него внимания. У местных не было оружия, что в состоянии пробить стандартный боевой костюм комплексной защиты с внутренним экзоскелетом, в какие они были снаряжены, это все равно, что бояться собственной тени, даже еще глупее.
После пройденного пересечения двух коридоров, где небольшой круглый зал обозначал архитектурный центр здания, они услышали чей-то плач и причитания, разносившиеся под гулкими каменными сводами, и, заинтересованные, повернули на голос, становившийся все громче с каждым шагом. Здесь когда-то была баррикада, наспех построенная защитниками, но сметенная огнем ручного репульсорного пулемета, судя по выбоинам на окружающих стенах. Тела защитников валялись по всему коридору, наброшенные в тех местах, где их настигали пули тяжелого пехотинца, прошедшего здесь, но выжившие все-таки остались.
Мужчина, уже вышедший из поры взросления, одетый в то, что местные называли броней, листы тонкого металла, нашитые на рубаху из толстой дубленой кожи, сейчас залитой кровью. Отбросив в сторону ненужный ему больше однозарядный карабин, он уже ни на что не обращал внимания, рыдая навзрыд и прижимая к груди голову мертвой молодой женщины. Репульсорная пуля попала ей в грудь, вырвав почти всю правую сторону реберной клетки, шансов выжить после такого ранения не было ни у кого, даже при наличии медицинских модулей и нанитов в крови. Не обратил внимания даже на двух своих врагов, что встали всего лишь в паре шагов от него.
– Бедняга, – покачал головой корсар, сделав шаг вперед, чтобы помочь мужчине.
– Нет, – Эдвард остановил его жестом руки, а сам вытащил пистолет из кобуры. Выстрел, и голова несчастного разлетелась в клочья от попадания импульсной пули, а обезглавленное тело повалилось на пол. Спокойно убрав пистолет обратно, бросил взгляд на корсара, выглядевшего, в лучшем случае, неприятно пораженным только что увиденным.
– То же самое вам стоило сделать и для меня, – сказал Эдвард, – в тот день… Всем было бы лучше. И мне, наверное, в первую очередь.