Останься со мной навсегда
Шрифт:
Габриэле стоял на балконе спальни, глядя с высоты второго этажа на сад, пестрящий разноцветными огнями. Наверное, он еще не совсем потерял веры в чудеса, иначе бы давно перестал надеяться на ее возвращение.
«Чудеса существуют, пока существуют те, кто верит в них», — сказал ему как-то знакомый священник. И он изо всех сил старался не терять веры, даже когда отчаяние горячей волной подступало к горлу. Отчаяние, а еще безумная тревога за нее. Где она? Что с ней происходит? Почему скрывается от него и присылает эти странные телеграммы?
Кипа телеграмм, пришедших от Вероники за это время, лежала на туалетном столике,
С тех пор он возненавидел телефоны, однако вынужден был пользоваться ими, звоня каждый день в Нью-Йорк ее отцу. Еще он звонил на студию, чтобы давать указания относительно монтажа фильма. Он отказался лично присутствовать при монтаже, хоть его и просили об этом. Ему было бы слишком больно видеть ее на экране, когда ее нет рядом.
Теперь фильм был готов к сдаче в прокат. Премьера должна состояться в конце этого месяца… Если до тех пор она не объявится, плевать он хотел на премьеру.
Большие пушистые звезды с грустью смотрели сверху на сад, в котором он каждую ночь инсценировал давно позабытую сказку своего детства — ведь только в сказочных садах по ночам зажигаются огни. А еще в сказках происходят чудеса… В этом он тоже следовал логике своего безумия: «Если я буду каждую ночь зажигать в саду лампочки, она вернется».
Завидев такси, подъезжающее к воротам, он вздрогнул — Вероника! Но нет, конечно же, это не она. Это просто какой-нибудь бездельник из числа его старых знакомых, который решил заехать, зная, что здесь ему в любое время дня и ночи окажут радушный прием… Что ж, на этот раз гость будет разочарован. Дворецкому было уже давно приказано спроваживать всех посетителей без исключения и даже не ставить его, Габриэле, в известность.
Он покинул балкон, чтобы ночной гость не увидел его силуэта на фоне освещенного окна, и вернулся в спальню. Склонившись над Джимми, растянувшимся на подстилке в углу, он погладил его по густой белой шерсти, чмокнул в холодный шершавый нос. Джимми спал — ведь был уже второй час ночи. Он тоже тосковал по Веронике, однако, в отличие от своего хозяина, не страдал бессонницей.
Габриэле взял с тумбочки флакон со снотворным и высыпал себе в ладонь целую пригоршню таблеток, даже не удосужившись их пересчитать. Бессонница мучила его с незапамятных времен. Наверное, она была следствием тех изнурительных ночей, которые он провел за письменным столом в самом начале своей карьеры сценариста. В ту пору он, боясь упустить свой шанс на успех, хватался за каждое предложение и выполнял огромное количество работ в очень короткие сроки. С исчезновением Вероники бессонница усилилась, а беспокойство, овладевающее им всякий раз при мысли о ней, с наступлением ночи становилось невыносимым — только во сне он находил забвение и кратковременный покой.
Проглотив таблетки и запив
Сейчас он подумал, что, быть может, совершил ошибку, отказавшись от розысков. Завтра же он позвонит в какое-нибудь серьезное сыскное агентство и поручит это дело детективам. Потому что если она действительно охладела к нему, то обязана, по крайней мере, объяснить ему это человеческим языком, а не повторять, как попугай, отрывистые, телеграфные фразы. И он отыщет ее хоть на краю света, чтобы получить от нее это объяснение.
«Мы никогда не потеряем друг друга — а если потеряем, то сразу же найдем», — вдруг зазвучали в голове слова, которые она сказала в тот последний вечер.
Могла ли она бросить его после таких слов?
Нет, не могла.
Словно нарочно, в эту самую секунду раздался звонок внутреннего телефона, прикрепленного к стене у изголовья кровати. Он мгновенно схватил трубку. Значит, в том такси все-таки приехала она!..
— Вас хочет видеть одна синьора, — сообщил ему дворецкий.
Конечно, глупо было надеяться, что это она. Она бы сразу поднялась к нему, а не стала бы предупреждать о своем приезде по внутреннему телефону — и тогда он высказал бы ей все, что думает о ней и ее телеграммах…
— Скажи этой синьоре, что я не могу спуститься к ней, потому что меня нет дома, или я сплю, или очень занят — или выдумай что-нибудь еще, лишь бы только она отстала. И, кстати, можно было и не звонить мне — ты прекрасно знаешь, как надо поступать в подобных случаях.
— Синьора говорит, у нее к вам срочное дело личного характера.
Знал он эти срочные дела личного характера! Обычно это были актрисы, которые, желая заполучить роль в его новом фильме, приезжали к нему домой, чтобы побеседовать с ним в интимной обстановке. До того, как в его жизни появилась Вероника, он охотно встречался с этими женщинами, и порой они действительно получали роли в его фильмах… А кое-какая из них получала заодно и роль его временной возлюбленной — разумеется, только в том случае, если она сама того хотела. Почему-то они хотели этого почти всегда. Они липли к нему, словно он был намазан медом, и невозможно было втолковать той либо иной актрисе, что роль она получит в любом случае и для этого вовсе не обязательно…
— Объясни этой синьоре, — сказал он дворецкому, — что мне совершенно не о чем беседовать с ней, и даже если это Орнелла Мути собственной персоной, я не могу предложить ей роль по той простой причине, что главные женские роли во всех моих будущих фильмах уже отданы другой актрисе.
С этими словами он повесил трубку. Но едва он отошел от телефона, как тот зазвонил снова. Это опять был дворецкий.
— Синьора очень настаивает на том, чтобы встретиться с вами. Она говорит, это очень важно. Она прилетела из Нью-Йорка специально для того, чтобы переговорить с вами.
— Я сейчас же спущусь. Пригласи синьору пройти.
Он выпустил из рук трубку, которая так и осталась висеть, раскачиваясь на шнуре, и, выбежав из комнаты, бросился вниз по лестнице. Прилетела из Нью-Йорка. Она наверняка знает что-то о Веронике!
На нижних ступеньках лестницы он замедлил шаг. Надежда, промелькнувшая было в его измученной тщетным ожиданием душе, сменилась разочарованием. Конечно же, эта женщина, так упорно желающая встретиться с ним, не имела никакого отношения к Веронике.