Остатки
Шрифт:
– Ничего, Нико. Совсем ничего, – спокойно ответил, собираясь уйти. Но Нико остановил.
– Пошли, поговорим.
Мы сели в зале. Он выглядел теперь усталым, погрустневшим и молчаливым.
– Что с тобой творится?
Я метнул на него ненавистный взгляд. Что же меня так сильно раздражает? Ах, да, Сэм.
– Опять начинается. Давай тогда так: зачем ты меня поцеловал? А переспали мы зачем?
Вот поставил в тупик.
– Это ты меня так ненавидишь, или я тебе нравлюсь? – попал в точку напарник, подняв ярко горящие изумрудом глаза.
– И ты сейчас рассчитываешь, конечно,
– Я бы не спрашивал, если бы мне не нужен был ответ. Если из ненависти – я пойму. Все равно собирался сегодня к Алексу, как вчера и говорил. А если нравлюсь… Тебе нужно будет постараться, потому что меня так ни от кого не коробило, как от тебя. Дай ответ сейчас, иначе я буду с Сэмом, и тогда уже ничего не попишешь. Я останусь с ним. Ясно, напарник?
– Дай мне время.
– Для чего? Чтобы решить – ненавидишь или нет?
Промолчал.
– Ладно, – вздохнул он, бросив дурачиться – До бала. Дай ответ до бала. А до этого момента не трепи мне нервы. Ты снова сегодня умудрился испортить весь день своей выходкой. Если б это ревность была – еще понять можно. Но… чтобы ты и ревность? – хмыкнул парень – Это же смешно.
«Так посмейся», – ядовито улыбнулся, смотря мимо напарника.
– Люди узнают его, – отчитался Вил, оставшись наедине с королем.
– Я тоже это заметил.
– Что-то может произойти, если мы будем и дальше закрывать глаза. Нико ничего не заподозрил, хотя люди не могли не обсуждать его, проходящего по улицам после новости о его смерти.
– Думаешь, стоит признаться? – спросил король, оперевшись на стол и сложив руки крестом. Вил стоял у двери, вытянутый в струну. На ноге был прикреплен пистолет, сверкающий под падающими лучами солнца, пробивающимися сквозь частично задернутые тяжелые занавески.
– Я думаю, что стоит поговорить с его величеством.
– Это так ты Джея зовешь? – с улыбкой спросил парень, с любопытством смотря на телохранителя.
– Для меня он был и есть принц.
– За это я тебя и выбрал, мой маленький Вил. У тебя всегда на все свое мнение, такое же определенное и категоричное, как и все, что ты делаешь. До сих пор помню твой упрямый взгляд. Ты вообще знаешь, что такое промахи?
– У меня одна задача: защищать вас. Для этого я не могу позволить себе промахов. Я всегда готов положить свою жизнь ради вас.
– Я знаю. Но тебя так долго не было.
– Прошу прощения, мой господин, – тут же упал на колено подросток в искреннем раскаянии – Крестоносцы отнимают слишком много времени, хоть я и знаю, что это не оправдание и моя задержка непростительна.
– Не говори глупостей. Хотя нет, говори: я люблю твой голос.
Вил оставался в том же положении. Сэм подошел к нему.
– Встань, – скорее не приказал, а попросил парень. Телохранитель послушался.
– Голос у тебя безумно красивый, – продолжил он и, приподняв лицо подростка за подбородок двумя длинными и изящными пальцами, провел по скуле, наблюдая, как в глазах Вила отражаются лучи.
У Сэма была небольшая слабость на голоса подростков, обладающих чуть сломавшимся фальцетом.
Щеки мальчика чуть покраснели, но взгляда отвести он не смел.
– Жаль, что ты мой телохранитель.
– Я живу для вас. Мне не нужна другая жизнь.
– Ты снова был ранен, – с правдивым огорчением сказал парень – Но почти успел заживить раны до нашего выезда. Вот только, Вил, я всегда все вижу.
С этими словами он расстегнул кофточку и показал видневшийся порез, идущий по ребрам.
– Тебя не прострелили, но пуля все же задела, – сказал он и, положив ладонь на рану, заживил ее. Движения были неспешными, осторожными, почти ласковыми.
Сэм испытывал к Вилу определенные чувства: он его любил, но по-своему. Как человека, которому всецело доверял и не сомневался в преданности. Он чувствовал огромную ответственность за него, отчасти из-за возраста. И часто волновался за телохранителя, потому что Вил никогда не говорил ничего лишнего, не жаловался, но при этом постоянно рисковал собой. А его поразительная стойкость и выдержка не позволяли лишним глазам увидеть слабости. И только Сэм видел его ранения, и иногда даже пробегавшие по лицу мысли. И он знал, что преданность Вила была настолько безграничной, безрассудной, что ее можно было с легкостью перепутать с любовью. Но это была только лишь преданность и готовность повиноваться в любом случае.
Поздно вечером, когда луна была высоко в небе, прямо над замком, большая, яркая, к замку подъехала машина в сопровождении нескольких мотоциклов. На встречу вышел Сэм.
– Я рад тебя видеть, – улыбнулся король, выходящему парню.
– Взаимно, – довольно прикрыв глаза, тихо ответил тот приятным певучим тоном.
– Ты как всегда спокоен.
– А ты как всегда улыбаешься. Чтобы ни случилось. А ведь что-то случилось?
– Мишель…
– Да?
– От тебя ничего не скроешь, но я не хочу об этом. Так о многом хочу поговорить с тобой.
– У нас вся ночь впереди.
– Нимбл с тобой?
– Да. Я не мог оставить его одного.
Король осторожно достал из машины спящего ребенка четырех лет.
– Он весь в тебя. Ему досталась твоя красота, – улыбнулся Сэм, смотря на ребенка на руках у друга.
– Зато у него неусидчивый характер Алекса, – вздохнул он.
– Не тяжело? Два противоположных друг другу человека.
– Я уже привык. Ты же тоже терпением не обладаешь.
– Зато ты слишком флегматичный, – беззлобно сказал парень – Он станет хорошим королем. Твой сын как-никак.
– Будем надеяться. Он такой бунтарь, – со смущенной улыбкой прикрыл глаза король.
– Зато энтузиазма ему не занимать. Ребенку всего четыре. Ты сможешь научить его всему, что нужно. А правитель из тебя отличный вышел. Еще и отец в таком возрасте. Тобой можно смело восхищаться.
– Ну что ты…
– Пошли, скромняга, а то Нимбл заболеет.
– Тебя не волнует присутствие Алекса? – спросил Сэм, когда они вместе сели в зале для гостей, и им подали чай. Вил стоял в тени. Его присутствие было неощутимо, но Сэм прекрасно знал – телохранитель наблюдает, улавливает любые посторонние звуки. Нимбла уложили в детской комнате, и сейчас малыш видел сладкие сны, уставший с дороги.