Осторожно: злая инквизиция!
Шрифт:
Макс говорил, что на допросах она изворачивалась не то что как уж на сковородке, а как целая гюрза, виртуозно сваливая вину сперва на Стеценко, а потом на покойную племянницу. Она сделала в отношении Валентины то же самое, что они вдвоем провернули со Стеценко: повесила на нее все сомнительные контакты и связи, а сама осталась максимально в стороне, осуществляя лишь общее руководство. Подвел ее финансовый след.
По словам Стеценко, все денежные потоки от черных артефактов они делили на троих.
По словам Макса, Владимир Степанович глубоко заблуждался: ушлые дамочки и в этом беззастенчиво накололи подельника. И собственные деньги старая паучиха из рук не выпустила и никому другому не доверила — вот на этом и погорела.
Теперь Максу предстояло транспортировать в столицу аж двух преступников.
Намедни, правда, в Крапивин наконец-то прибыли инквизиторы, которые два года работали по делу и «любезно» предложили забрать Куропятникову себе…
Я топала ногами и визжала, как авиационная сирена, пока Макс не заверил меня, что не отдаст никому свою добычу и что изначально цели такой не имел.
Тогда меня отпустило, и я успокоилась, убедившись, что этим хитровывернутым умникам не удастся въехать на его шее в рай на халяву.
А теперь вдруг на полном скаку врезалась в осознание простого факта: все.
Преступники пойманы.
Расследование Макса закончено.
Ему пора уезжать.
И он собирает вещи.
Арбуз, мало того что чреватый последствиями, вдруг показался еще и совершенно безвкусным. Как вата.
Жаль все же, что мне не пять лет.
Скрипнула легонько балконная дверь, и рядом со мной на перила облокотился инквизитор. Покосился на арбузные корочки, но промолчал.
— Мне после этого дела отпуск должны дать.
— М, — изобразила я глубокое внимание.
— Давай поедем вместе куда-нибудь отдохнуть?
Сердце пропустило удар. Ему, дурацкому сердцу, стало больно-больно.
Я тебе, товарищ инквизитор, не кошка, чтобы резать мне хвост по частям.
— Нет уж, Соколов. Ребенка ты мне все равно не дашь, собака жадная. Так что вали отсюда, не трави душу! — отдернула я метафорический хвост из-под топора.
— Ксю…
— Не надо, Макс, а? Просто — не надо. Я большая девочка. Езжай. Платочком вслед махать не обещаю, но и не плюну с наговором, можешь быть спокоен.
Он хотел все же что-то сказать. Я прямо почувствовала и напряглась всем телом. Но передумал. Промолчал. Только ладонь вдруг невесомо легла на макушку и скользнула вниз вдоль позвоночника. Погладил. Что ту кошку…
…Я пронаблюдала, как его машина, мигнув на прощанье огнями, выехала со двора, выпрямилась и ушла в дом.
Было и прошло.
Пройдет.
…надо было все же плюнуть ему вслед. Хотя бы — арбузной косточкой.
Эпилог
Мой магазин нынче меня встретил неприветливо. Задом он меня, прямо скажем, встретил. Спортивным и подтянутым, конечно, но увы — не тем, который хотелось бы тут увидеть: Катя Оленева, перегнувшись через стойку, что-то втолковывала Динке, подменяющей взявшую несколько часов отгула Лену.
— Нельзя, ты понимаешь! И дело даже не в том, что тебе за это инквизиция голову отрубит.
— Так и отрубит? — вытаращила глаза Динка. — Ксения Егоровна, а по нынешним временам что за проклятие на угасание дают?
— Умышленное? — осведомилась я.
— Ну… — Динка помялась, но, сверкнув глазами, подтвердила: — Еще какое!
— А вот и нет, — учить эту молодежь да учить! — умышленность доказать сложно, так что, если что, тверди: «Не виноватая я, оно само»! — И увела разговор в сторону от наказаний и инквизиции: — Кого проклинаем?
— Та кого… — печально вздохнули обе-две. — Все того же!
А Дина добавила:
— Лена сегодня с этим своим… разговаривать пошла. Решать окончательные вопросы… и нет вот до сих пор. Кать, а что, если?.. Ты же не видела, какими он тут цветами и подарками ее заваливал, какие речи слал: люблю — не могу, вернись, я все прощу! Тьфу!
Девица виновато затерла тонкую струйку дыма, поднявшуюся с пола. И потом жалобно-жалобно высказала свой самый страшный страх:
— А вдруг она к нему вернется?
Катя покачала головой. Ученицей она оказалась на диво способной и даже за несколько недель у моей драгоценной маман успела нахвататься такого, что родительница только ручки потирала: ай, брульянт на инквизиторские головы!
— Да пойми ты, Дина, ее это битва, а не твоя. Ей надо самой через это все перешагнуть понимаешь? А то привязка так и останется, и никто ее не разорвет, потому что есть вещи, магии неподвластные.
Динка сникла. Катя вздохнула. Моя мрачная физиономия вписывалась в интерьер как никогда гармонично. Настроения не было даже на то, чтобы рявкнуть на всех, построить и разогнать заниматься делами.
— Кого хороним? — возникшая на пороге магазина Ленка хоть и не была ведьмой, но разлитый в воздухе траур уловила безошибочно. — Простите, Ксения Егоровна, я немного задержалась, но… эй, вы чего? Да не вернулась я к нему, не вернулась!
И поверх макушки повисшей у нее на шее с радостным визгом Динки пробормотала:
— Совсем за дуру меня держите, я, может, только жить наконец начинаю…
Шипурина, с которой я на днях созванивалась, подтверждала: начинает.
— Я вещи оставшиеся забрала, те, что не испортил. И на развод подала. Детей-имущества нет — обещали, что через месяц буду свободной женщиной. Вот.
Глаза у Ленки сияли чистым, неразбавленным восторгом, опьянением от собственной смелости и предвкушением свободы.
Ту тварь, которая ей эту свободу будет продолжать поганить, мне хотелось без всяких проклятий по-простому придушить. А потому…