Остров отчаяния

О'Брайан Патрик

Явился шкипер «Трех братьев», раздавил бутылочку, поговорил о преследовании китов в этих, в основном, малоизвестных водах. Китобой эти воды знал, как и большая часть команды, проделав три экспедиции, и дал Джеку довольно ценную информацию о Южной Георгии, исправив его карту якорных стоянок на этом отдаленном, негостеприимном острове, если «Леопард» вдруг очутится на 54' ю.ш., 37' з. д, и о некоторых других кусочках суши в огромном и безбрежном южном океане. Но по мере того, как полные бутылки сменялись пустыми, его рассуждения становились бредовыми — он говорил об огромном континенте, что должен лежать вокруг полюса, золоте, несомненно, там имеющемся, и как он заменит свой балласт золотоносной рудой. Моряки редко чувствуют, что исполнили свой долг, если их гости остались

трезвыми, но Джек остался совершенно доволен, когда увидел, как шкипер китобоя спрыгнул в шлюпку. Он пожелал «Трем братьям» доброго пути и благополучного возвращения и проложил свой курс на Мыс: «Леопард» лег на курс к ветру в полный бакштаг левого борта — белая пена долетала аж до шкафута — и помчался на север под нижними парусами и зарифленными марселями. Палуба накренилась как умеренно покатая крыша, и руслени с подветренной стороны погрузились в пену, отбрасываемую носовым буруном. Корабль поджидала скверная погода, потому как впереди нависала низкая пелена облаков, рассекаемая дождевыми шквалами и подсвечиваемая из своей толщи сполохами молний. Было жутко холодно, а от брызг, летящих сквозь изгиб грота через палубу, лицо капитана оставалось постоянно мокрым. Но Джеку было тепло: не только из-за бушлата и уютного плаща, пропитанного китовым жиром, но и жара внутреннего удовлетворения. Он продолжил ходить взад-вперед, считая число поворотов на пальцах рук, заложенных за спиной. После тысячи он спустится вниз. При каждом повороте он смотрел на небо и на море: пятнистое небо, бело-голубое к югу и со стальным блеском по дальней кромке, высокие серые кручи, предвещающие шторм на западе, темноту на севере и востоке, и, конечно, мраморное море, хотя и совершенно разных оттенков — от умеренного синего через все оттенки сизо-серого до черного, и с прожилками белого, что не имело никакого отношения к небу, а только к неспокойному морю и пене прошедших штормов.

Длинная, довольно тяжелая зыбь в размеренном темпе поднимала и опускала корабль так, что иногда горизонт казался не далее, чем в трех милях, а иногда Джек видел бескрайний простор холодного, штормового океана, бесконечные мили пустыни, в которой чувствовал себя как дома. В голове крутились мысли, связанные с несчастным штурманом: его записи оказались безнадежно запутанными и уже много недель заброшенными. Одной из обязанностей Ларкина являлся учет питьевой воды на «Леопарде», но из неразборчивых, бессистемных заметок Джек не смог понять текущее состояние: ему и трюмному старшине придется ползти в глубины, стучать по бочкам, открывать пробки. И он не станет просить Гранта сделать это теперь, когда первому лейтенанту приходится нести вахту: сварливому, неуживчивому как собака, нелюбезному, недоброжелательному, всегда остерегающемуся необдуманных слов, но вечно готовому высказать замечание, выразить осуждение или недовольство. Несчастный содомит. Хотя и хороший моряк, надо признать. Он подумал о Блае Хлебное Дерево и его малоприятной репутации:

— Прежде чем осуждать командира, — произнес он на семисотом повороте, — ты должен знать, кем ему приходится командовать.

Джеку самому пришлось разговаривать с Грантом в выражениях, которые, возможно, принесли бы ему прозвище косноязычного турка. Самообладания он не потерял, но касательно вмешательства Гранта в его приказы о штормовом триселе высказал всё, что думал.

Он повернулся в сторону кормы в семьсот пятьдесят первый раз и услышал возгласы, увидел уставившиеся лица, указывающие руки.

— Сэр, сэр! — воскликнули Тернбулл, Холлс и старшина-рулевой — все сразу, а с топа раздалось:

— Эй, вижу парус, — и с крайней поспешностью, — Эй, на палубе, на палубе, эй…

Джек обернулся и там, на вест-норд-весте, прямо с наветренной стороны, увидел «Ваакзамхейд», выходящий из черного шквала, со зловещим ореолом позади. Не нависающая угроза на дальнем горизонте, а не далее трех миль — уже виден корпус.

— Руль лево на борт [35] , — сказал Джек. — Убрать контр-бизань. Отдать рифы. Ставить фор-брамсель.

35

Руль лево на борт! — В 19 веке (и начале 20-го) по традиции команды на руль отдавались так же, как ранее при пользовании румпелем, т. е. для поворота вправо давалась команда «лево на борт».

«Леопард» развернулся на пятке настолько быстро, что собаку Баббингтона унесло и шмякнуло о карронаду. Матросы помчались к гитовым, брасам, парусам и фалам, и корабль выровнялся на курсе, прямо по ветру.

«Ваакзамхейд» и «Леопард» заметили друг друга почти одновременно, и на обоих кораблях паруса распускались так быстро, как только могли двигаться матросы. На «Ваакзамхейде» ветер порвал грот-брамсель сразу после его постановки, и обрывки паруса устремились вперед, путаясь в штагах.

«На этот раз он настроен серьезно», — подумал Джек, — «парусность нужно увеличивать». Но мачты «Леопарда» не выдержат больше ни клочка парусины, не отправившись за борт. Он потрогал бакштаги и покачал головой, посмотрел на высокие брам-стеньги и покачал снова — о том, чтобы спустить их на палубу сейчас не могло быть и речи.

— Позовите боцмана, — приказал он. Боцман примчался на корму. — Мистер Лейн, заведите перлини и легкие тросы на салинги.

Боцман, смуглый парень, постоянно пребывающий в дурном настроении, открыл было рот, но, взглянув на выражение лица капитана, поперхнулся замечанием и ответил только:

— Есть, сэр, — и нырнул вниз, свистом дудки созывая своих помощников.

— Давайте попробуем грот-брамсель, мистер Баббингтон, — сказал Джек, когда корабль поймал ветер прямо в корму и помчался полным ходом.

Грот-марсовые бросились наверх, разбежались по рею и распустили парус. Подняли до места грот-брам-рей, мачта заскрипела, бакштаги натянулись еще сильнее, но крепкая парусина выдержала, и скорость «Леопарда» ощутимо возросла.

Джек посмотрел на корму, через бурные волны: семидесятичетырехпушечник понемногу отдалялся. «Пока все идет хорошо», — пробормотал Джек, а Баббингтону сказал, — Возьмем на гитовы, тем не менее: попытаемся еще разок, когда боцман закончит свою работу.

Дела шли неплохо: «Леопард» еле ощутимо отдалялся, шел чуть быстрее «Ваакзамхейда» с теми парусами, что нес сейчас. Безусловно, корабль выдержит и больше при этом ветре и состоянии моря, но Джек не хотел сильнее удаляться на юг, где западные ветра дули еще мощнее.

Через час он повернул на ост. Мгновенно «Ваакзамхейд» попытался перечь его курс, двигаясь по хорде дуги, описываемой «Леопардом», и приближаясь быстрее, чем хотелось бы Джеку, и, одновременно установив любопытный маленький треугольный парус, похожий на перевернутый трюмсель, от нока грот-брам-рея к эзельгофту.

«На джигу совсем нет времени», — подумал Джек. «Ваакзамхейд» занял ведущую позицию, как только стал понятен курс, а «Леопард» еще раз спустился по ветру — вест-норд-весту, явственно заходящему к норду.

Затем, повысив голос, Обри окликнул фор-салинг, где копошился Лейн со своей командой, цепляясь за имеющиеся ненадежные опоры, косицы развевались по ветру, жесткие и прямые:

— Мистер Лейн, вам туда гамак не прислать?

Если боцман и ответил, то его ответ заглушили отбитые восемь склянок полуденной вахты, сопровождаемые всеми ритуальными действиями. Бросили лаг, насколько возможно чисто в этих огромных волнах, катушка закрутилась, старшина гаркнул:

— Стоп.

— Двенадцать узлов, сэр, с вашего позволения, — отрапортовал мичман.

Вахтенный офицер записал показания мелом на доске.

— Три дюйма в льяле, сэр, — сделал свой доклад тимерман.

— А вот и вы, мистер Грей, — ответил Джек, — я как раз собирался послать за вами. Глухие иллюминаторы в кормовую каюту, прошу. Я не хочу, чтобы мои чулки промокли, если этой ночью волнение усилится.

— Глухие иллюминаторы, есть, сэр. Нет ничего более нездорового, чем мокрые чулки, — старик Грей был мастером своего дела, и мог быть немного болтлив. — Будет ли хуже, сэр, как полагаете?