Остров, поделенный насилием
Шрифт:
— В самом деле? Я думаю, что дело обстоит не совсем так, Джина, — он сладко улыбнулся и я сглотнув, поспешно отвернулась. Нет… Это просто невыносимо! Что за эффект он производит? А его кожа… Состоит из стали?
— Нет, все хорошо, Виктор. Просто эти статуи…и отсутствие цивилизации немного смущает меня. Прости… Мне надо привыкнуть.
Отчасти я говорила правду. Тут ни телевизора, ни телефона, ничего! Как тут вообще жить можно? О чем я только думала, когда сбегала сюда?
Мужчина медленно развернул меня к себе.
— Хорошо. Но тебя что-то тревожит сильно… Что?
И откуда он все знает? Я не понимаю, как можно понять по чему-либо мысли человека, который сидит к тебе спиной. Ну или сидел.
Я не могла ему сказать правду. Правду, что меня тревожит его кожа, температура тела и главное
— Как бы там ни было, но меня тревожит Люк. То, что он делал… Просто немыслимо! Мне трудно смириться с тем, что он продолжает заниматься своей работой.
Мужчина неотрывно смотрел на меня, будто выискивал признаки лжи. Я не хотела, чтобы он понял мой страх. Мое непонимание.
— И ты хочешь чтобы он перестал? Джина, он ведь тебя больше не тронет! Я не дам тебя ему обиду. Зачем спасать остальных?
Зачем спасать остальных? Он, что, шутит? Неужели этому парню безразличны чужие жизни? И то, что творит сам этот безумец, разве это не надо останавливать? Видимо, круг интересов Виктора начинался с меня и заканчивался мной.
— Просто… Мне плохо от тех воспоминаний… Он ведь убивал детей! Разве ты не тронут?
На его лице не дергнул ни один мускул. Я читала в этих зеленых глазах лишь равнодушие. Он был совсем безразличен к чужим жизням. Вот и минус этого человека в целом.
— Ох, Джина, я видел очень много за свою жизнь. И даже то, что детей убивали с большой охотой и одобрением родителей. В древние времена в Карфагене существовал культ. Великому бронзовому богу Ваалу население приносило в жертву своих маленьких детей. Несчастных крошек клали на простертые руки статуи, которые затем поднимались при помощи скрытой внутри пружины, и дети падали в раскаленное чрево бога. И что ты на это теперь скажешь?
Часть
Банально и просто.
Смешно, несуразно.
Фальшивая маска
Скрывает меня.
Она улыбается,
Пластиком плача.
Стекает по капле,
Душу ядом травя.
Набор диких фраз,
Без рифмы, без темы.
Банально и просто,
Вскрывая себя,
Я Вам улыбаюсь,
Бездушно и дерзко,
Кривляясь и плача
Под маской греха.
(Плюшевый слон)
Эти джунгли мне напоминали душу. Мою душу, которую иногда я сама не в состоянии понять, не в состоянии спастись от самой себя. Она такая же заросшая всякими сомнениями, мыслями, пустыми и обреченными, и нет выхода из этого омута, невозможно даже найти собственное «я». Мои мысли словно эти деревья — среди них можно заблудиться, пропасть в неизведанной мрачной бездне. Я часто противоречу сама себе, противоречат мой разум и мое сердце. Часто спотыкаюсь о собственные странные выводы. И иногда кажется, что я сама себя не знаю, что мне неизвестна своя же душа, неизвестны свои же чувства и желания. Я для себя посторонний человек! Боже…что я несу? Сижу здесь, на лавочке, напротив джунглей и рассуждаю о себе, о своей никчемной запутанной судьбе. Мне иногда кажется, что во мне живет что-то еще… Что-то чужое, злое, жадное, ненасытное, что медленно превращает меня в одинокого волка, убивает все хорошие качества. Что-то сильное, настойчивое, с чем я сама не могу справиться. Оно смотрит на этот мир, но видит в нем лишь черно-белые краски, лишь глупых людей и боль, которую они могут причинить. И эти люди для него составляют лишь врагов, которых нужно убить, растерзать, как волк свою жертву. Он не признает никого. Он признает лишь себя и… Виктора? Мне нравится быть с ним, он вызывает самые приятные чувства и ощущения, и с ним мне очень легко общаться. Но это нечто внутри. Оно не дает мне покоя, оно постоянно дает о себе знать. Думаю, я бежала не от цивилизации, а от себя, от своей же жизни. А если говорить точнее, от этого нечто. Но вот беда! Куда бы я не шла, я беру с собой себя. Наверное, смешно, если не было бы так печально. Да, я боюсь себя, я не могу совладать с собой. Вне всякого сомнения, я умею одними безрадостными
Я…я... Хватит обо мне, и моих ни к чему не приводящих размышлениях. Тут между прочим прекрасные милые домики, правда странные на вид. Целая деревня палаток из бамбука и чего-то ещё. Только вот людей не видно. Хотя... нужны ли они мне, люди?
— И что ты тут делаешь? Наслаждаешься видом? А вида здесь и нет. Одни джунгли. Посмотри, посмотри в какой убогой части острова мы живем! Просто жуть какая-то. Море досталось отвратительным людям! Как так можно жить? — Эйра неожиданно появилась в моем поле зрения. Её лицо было омрачено собственными мыслями и словами, и похожа она была в этот момент на меня, изводящую себя этими самыми мыслями. Но она не теряла от этого ни капли красоты. Её украшают любые эмоции или чувства, и я поражалась этому. А меня никогда ничто не украшает, с моим то живущим внутри зверем.
— Море? Зачем тебе море, Эйра? И так всё хорошо, разве нет?
Она посмотрела на меня с осуждением, будто я что-то не то сказала. Но, если честно, мне было как-то всё равно.
Море… Оно же опасно, и больше ничего другого я не видела в нём. Здесь нельзя купаться, это смертельно. Я видела то, что владеет морем, и от этого на коже появляются мурашки, а глаза не скрывают страха. Это хищники, самые опасные безжалостные хищники с тысячью острых зубов. Зачем море, если им можно лишь наслаждаться издалека? Оно теряет смысл, так зачем иметь то, отчего нет пользы? Лучше бы купила картину и глядела в неё часами, проку больше бы стало. Ах, да… Тут нет магазинов.
— Там вода, Джина! Вода! А нам, чтобы получить воду, приходится далеко ходить или просить её у любимого. Разве ты не знаешь? Вода — жизнь! Что-то полить, что-то помыть… Нам этого не хватает. Тем более в море есть рыба и она вполне съедобная. Если бы не любимый, то бы мы питались лишь рыбами и этими испорченными фруктами! Понимаешь, Джина?
У любимого? Не Виктор ли это часом? Броню моего сердца проколола слабая игла, но особого внимания я на это не обратила. Он её своей любимой не считает. Рыба и фрукты - разве это плохо?А между прочим, это очень полезно, и к тому же достаточно вкусно. Лучше есть это, чем питаться каждый день всякой непонятной вредной и напичканой всякой дрянью пищей из магазина, которой можно отравиться. Тут хотя бы улетучивается возможность пострадать от этой еды. Интересно, а Эйра всегда жила на этом острове? Или же она сюда прилетела? Выглядит она вполне цивилизованно. Но вряд-ли суждение по внешности окажется правильным.
Я тихо вздохнула. Может, всему виной Люк? Его ребята могут перекрыть путь к морю, хотя бы где-нибудь. Если бы не он, вряд ли бы эта девушка жаловалась.
— Но твоя любовь безответна, Эйра. Зачем тешить себя какими-то надеждами? Зачем верить в то, чего не существует? Виктор совсем тебя не любит, — я понимала, что рушу её иллюзорный мир, где она вместе с Виктором, но другого выхода у меня не было. Надо рушить иллюзии, нужно пытаться вбить в голову реальность или человек сойдет с ума. Сойдёт с ума позже, когда от этого видения разрушится целая жизнь.
Я ожидала, что она начнет орать и что-то доказывать, противоречить всему. Но Эйра молчала. Она будто смирилась с тем, что её не любит мужчина. Это молчание говорило о многом. Но было неясно что творится у неё на душе. Скорее всего, борьба. Борьба между здравым смыслом и иллюзиями. Ей было совершенно все равно, либо она хорошо скрыла свою боль.
— Виктор помешан на гене и прочей чепухе. Лишь поэтому я не его, лишь поэтому сопротивляюсь. Я не верю, что в тебе он что-то увидел или нашел, он не способен на это. Ты слишком глупая, забитая, и кажешься беспомощной. Ты — жертва, которой нужно немедленно спасаться. А он не любит жертв, Джина. Он убьет тебя рано или поздно, и у тебя нет выхода. — она смотрела на меня и заявляла все решительно, словно знала наперед. Уверенно. Это то, чего не хватает мне. Я не могу в чем-то быть уверенной из-за своих сомнений и мыслей. Эти сомнения словно мухи… Их жужжание меня раздражаеn, приводит в бешенство.