Остров Разочарования (иллюстрации И. Малюкова)
Шрифт:
— Вы шутите! — опешил Егорычев. — А ну, давайте его сюда. Он разрядил автомат, быстро проверил спусковой механизм.
— Абсолютно исправный автомат.
— Из него нельзя было выжать ни единого выстрела.
— Конечно… а как же иначе? Раз он оставался на предохранителе…
Мообс разинул рот, потом побагровел от смущения.
— Фу, какая нелепость! Вы должны извинить меня, Егорычев… Я здорово волновался… Можно сказать, первый бой — и такой позор!
Егорычев кинул быстрый взгляд на подавленного своим ничтожеством репортера.
— А чего вы там промешкали в
— Я решил, что будет лучше, если я раньше выстрелю в воздух…
— Ну?..
— А потом, смотрю, автомат не стреляет, а этот немец уже бежит обратно.
— Ну? — лицо Егорычева мало-помалу расплывалось в широкой улыбке.
— Я и выбежал ему навстречу… Я собирался стукнуть его прикладом, а он…
И Мообс удрученно махнул рукой.
— Слушайте, Мообс, — сказал ему тогда Егорычев не без уважения. — Эсэсовца мы упустили, и это, конечно, чрезвычайно грустно. Но ведь вы действительно впервые в жизни участвуете в боевой операции. У меня это как-то вылетело из памяти… Знаете, старина, выскочить на вооруженного противника, имея в руках заведомо не стреляющий автомат, — для этого требуется мужество… Из вас мог бы получиться настоящий солдат… если бы вы этого захотели.
Он пожал руку растерявшемуся репортеру.
— Поздравляю с боевым крещением!
Мообс исподлобья посмотрел на Егорычева: не шутит ли этот непонятный русский? Нет, по всей видимости, Егорычев говорил вполне серьезно. Тогда Мообс повеселел и из состояния крайнего самоунижения стремительно перешел в состояние столь же крайнего самодовольства.
— А ведь верно, для начала не так уж плохо?
— Пошли обратно, — сказал Егорычев.
— Пошли, — бодро отозвался репортер.
За поворотом они наткнулись на негров, о которых совсем было забыли в переполохе. Бросив свою кладь, негры лежали ничком, уткнувшись в траву и зажав уши пальцами. Они все еще не могли прийти в себя от выстрелов и с ужасом ждали продолжения стрельбы.
— А ну, вставай, ребятки! — благожелательно промолвил Егорычев по-русски, рассудив, что к ним можно с одинаковым успехом обращаться на любом из европейских языков.
Негры оставались недвижимы и безгласны.
Егорычев присел на корточки и похлопал одного из них по плечу.
— Вставай, вставай, браток! Нечего трусить…
Негр продолжал молчать, стараясь еще глубже спрятать лицо в траве.
Мообс брезгливо смотрел на островитян.
— Вы не умеете обращаться с цветными, — заметил он Егорычеву тоном более опытного и решительного человека. — Посмотрите, как они у меня сейчас заговорят.
И он размахнулся, чтобы пнуть ногой ближайшего негра.
Лицо Мообса, еще только что добродушное и полумальчишеское, теперь было жестоким, злым и гадливым.
Но Егорычев изо всей силы стукнул Мообса по ноге.
— Вы что, с ума сошли?!
Репортер охнул от боли и насупился, как мальчишка, которому не дали ответить урок в тот единственный раз. когда он его знал на пятерку.
— Ну, чего же ты, парень? — еще ласковей обратился Егорычев к негру по-русски. — Вставай!.. Никто тебя не укусит…
— Милорд! — неожиданно
— Ого, — поразился Егорычев, — да ты разговариваешь по-английски почище меня! Как тебя зовут, дружище?
— Меня зовут Гамлет, сэр, — отвечал негр, все еще не решаясь подняться.
— Его зовут Гамлет, милорд, — подтвердил второй негр, тоже не меняя своего положения.
— А ну, вставай, Гамлет, принц датский! — весело промолвил Егорычев и попытался приподнять его.
Подбодренные дружелюбной интонацией этих слов, негры наконец подняли свои головы. Oни увидели улыбающееся лицо Егорычева, и их физиономии, с которых еще не успело сойти выражение простодушного испуга, вдруг выразили поистине священный ужас, тотчас же сменившийся радостью, восторгом, блаженством, экстазом.
Они вскочили на ноги, словно их подбросила какая-то невидимая пружина, и с торжествующими криками: «Белый с желтой бородой! О, белый с желтой бородой!», стремглав бросились вниз по тропинке.
X
— Вы поняли что-нибудь? — спросил Егорычев.
— По совести говоря, ничего, — честно сознался Мообс. — Кажется, они испугались вашей бороды.
— Не думаю. Скорее, она их обрадовала. В первый раз встречаю людей, кроме меня самого, которым моя борода так искренне понравилась… Да, вы заметили, они говорят по-английски?
— Ничего удивительного. Все негры у нас, в Штатах, говорят по-английски.
— Одно дело — в Америке… Но здесь ведь не Америка… Голые, бесспорные дикари, а говорят по-английски на острове, не обозначенном на карте!.. Удивительно!.. Голого дикаря зовут Гамлетом! И потом вам, Мообс, не странно, что на этом острове оказались именно негры? Скорее здесь можно было бы ожидать индейцев. Ведь мы ближе к Южной Америке, чем к Африке…
— Ну, это уже философия. По-моему, нам нужно поскорее возвращаться наверх. Там, безусловно, беспокоятся. Особенно после вашей стрельбы и наших криков.
— Ваша правда, Мообс, — согласился Егорычев. — Пошли! Они подобрали брошенную неграми кладь и спустя несколько минут уже были на лужайке.
Фламмери и Цератод осторожно вышли им навстречу из-за дальних деревьев.
— Ну что, вы его убили? — спросил Цератод, автоматически впадая в начальственный тон.
— Он выскользнул из рук, как угорь, — сказал Егорычев. Мообс понурил голову. Вот сейчас станет всеобщим достоянием злосчастная история с предохранителем. Но Егорычев не обмолвился об этом ни единым словом.
Предоставив Мообсу рассказывать о том, как удалось ускользнуть последнему оставшемуся на воле эсэсовцу, Егорычев заглянул в пещеру к Смиту. Оба эсэсовца спали или прикидывались спящими. Кочегар сидел в дверях на деревянном ящике и боролся с дремотой.
— Ну как, — встрепенулся он, завидев Егорычева, — поймали?
— Тссс! Не будем будить пленных! — подмигнул Егорычев, присел на краешек ящика и шепотом, на ухо, поведал Смиту, как обстоят дела. Но о промахе репортера он и ему ничего не сказал.