Остров сбывшейся мечты
Шрифт:
Когда он вернулся в квартиру-офис, Макара не было. Сергей не стал звонить, понимая, что Илюшин занят делом, от которого его нельзя отвлекать. Он надел фартук и встал к плите, чувствуя себя кем-то средним между плохим дворецким и хорошей кухаркой. Поразмыслил, раскрыл шкаф, оглядел полупустые полки и достал пакет с рисом.
Глядя на пузырьки, поднимающиеся над белой крупой, залитой водой, Бабкин думал о том, что все их построения возведены на песке. Они рассматривали одну гипотезу и даже в ней сужали круг поисков до самого узкого. Но существовала масса факторов, которые могли изменить судьбу Вики Стрежиной после того, как она долетела до островов, и тогда их с Макаром догадки становились лишь домыслами. Сергей, бывший опер, привыкший оперировать фактическими данными,
«Достоверно известно лишь то, что она прилетела на Соломоновы острова. И все. Там могло произойти что угодно: случайность, чей-то умысел… Все, что угодно. Макар пошел в неправильном направлении. Все прошедшее время мы занимались ерундой».
Он подумал о том, что делом Стрежиной, кроме них, занимаются власти, но Сергей слишком хорошо знал, как неповоротлив маховик официального расследования. «Сначала запросы… затем местная полиция опросит свидетелей. Соломоновы острова – не Таиланд, дикой заинтересованности в туристах у них нет, а потому они не станут даже делать вид, что лучшие силы полиции брошены на поиски пропавшей туристки. Да и неизвестно, есть ли они – лучшие силы». Бабкин помнил о том, что на Соломоновых островах постоянно происходят стычки граждан с властями, и читал предупреждения, вывешенные на сайтах туристических фирм: «Мы бы не советовали нашим туристам выбирать это государство в качестве места для отдыха. Пока там может быть небезопасно».
– Может быть небезопасно, – повторил он. «И кто в стране, где может быть „небезопасно“, станет искать глупую туристку, удравшую из гостиницы за приключениями на свою пятую точку? И ведь никого не убедишь, что дело не в приключениях, поскольку никаких доказательств у нас нет».
Окончательно помрачнев, Сергей уселся на коврик под окном, собираясь в пятый раз разложить все по полочкам, и тут вернулся Илюшин.
Макар был раздражен. Доверяя своему чутью, а временами полагаясь на него больше, чем на любые факты, он с неприятным ощущением обнаружил, что с некоторого момента не слышит собственного внутреннего голоса. Интуиция помогла ему вытащить Бабкина из теплых объятий клуба «Артемида», но после возвращения из клуба она не давала о себе знать. Илюшин самонадеянно решил, что это говорит об одном: они с Сергеем движутся в правильном направлении, а потому в подсказках внутреннего голоса нет нужды. Но одна версия отпадала следом за другой, а решение все не находилось. Полчаса назад он выяснил, что и очередная гипотеза, на которую он возлагал большие надежды, оказалась очередным тупиком.
– Мадам Осьминой больше нет с нами, – оповестил он Бабкина с порога.
Тому хватило секунды, чтобы обдумать новость.
– А родственники? – быстро спросил он. – Близкие друзья? Люди, очень любившие ее? Надо искать среди них! Если косвенным виновником смерти дамочки кто-то посчитал Стрежину…
Макар отрицательно покачал головой, и Сергей замолчал на полуслове. Илюшин прошел в комнату, мельком бросив взгляд на стопку листов, в беспорядке валявшихся на столе.
– Ты не понял. – Он лег на диван и закрыл глаза. – Юлия Борисовна Осьмина жива и здорова. После того, как она уволилась из «Юго-запада», сия дама удачно подобрала себе мужа и уехала с ним в солнечную Испанию. В настоящее время овладевает испанским языком. Так что, мой преждевременно радующийся друг, даже очень оскорбленной Юлии Борисовне вряд ли пришло бы в голову мстить какой-то сопливой девчонке, когда она сама, как принято сейчас выражаться, в полном шоколаде.
– Нет, постой… – пытался сопротивляться Сергей. – Наоборот! Если ее супруг состоятелен, то у Осьминой только сейчас появилась возможность осуществить задуманное!
Макар покачал головой, не открывая глаз.
– Я разговаривал с одной из ее приятельниц, хорошо осведомленной дамочкой. Юлия Борисовна занята делом: с головой ушла в собственный маленький бизнес. У нее, видишь ли, открылся талант – она прекрасно подбирает аксессуары. И вот с помощью влюбленного супруга мадам Осьмина открыла небольшой магазинчик в Барселоне, в котором торгует всякими дамскими мелочами типа зонтиков, поясков, шейных платков. За последними ездит по всей Испании, подбирает наиболее оригинальные, договаривается с производителями… В общем, живет довольно насыщенной жизнью, в которой, я уверен, нет места никакой Вике Стрежиной. А что у тебя?
Бабкин негромко выругался, что лучше всяких слов объяснило Илюшину, как именно обстоят дела у напарника.
– Вот здесь все, что Красько мне рассказала, – он безнадежно махнул рукой на разбросанные по столу листочки. – Людей много, информации тоже много, а что из нее сор, что зерна истины, я так и не понял. По-моему, все сор.
– Конфликты со Стрежиной? Сильная антипатия? Может быть, необычные персонажи?
– Нет. Фирма как фирма, девочки-секретарши, мальчики-айтишники. Конечно, подруга Стрежиной покорно всех раздела с головы до ног, но ничего особенного в итоге не обнаружилось. И самое главное – ничего нового, вот что паршиво! Красько по-прежнему говорит, что Вику уважали, ценили, а после эскапад с предыдущими секретаршами искренне радовались, что наконец-то нашелся вменяемый человек, который хорошо работает и при этом пальцы не гнет веером в разные стороны. Ничего не выбивается из ранее составленного портрета, ни-че-го!
– Значит, снова приходим к Коцбе. Или же кто-то где-то что-то тщательно скрыл, – пробормотал Макар, сел на диванчике и протянул руку к ближнему листку. – Ладно, давай работать. У тебя на каждом листе отдельный персонаж, как я просил?
– Само собой.
Бабкин знал, что последует дальше: следующие полчаса Илюшин будет недоступен, отвлекать его не рекомендуется. Поэтому Сергей отключил звук телефонов и отправился на кухню варить себе кофе. Пить напиток в одиночестве ему не хотелось, его присутствие Макара не напрягало, и Сергей вернулся в комнату, взял книжку с белой птицей на обложке и начал читать, время от времени поглядывая на напарника.
Илюшин сидел на диване, быстро пробегая глазами текст на очередном листке. Иногда он прерывался, обдумывал что-то и снова возвращался к записям Бабкина. Со стороны они выглядели как хаотичное нагромождение листов бумаги, исписанных крупным почерком, но Сергей знал, что Макар уже разложил их по своей, понятной только ему, системе, в которой персонажи, как он именовал людей вслед за Сергеем, могли быть объединены по любому, самому странному, признаку. Рядом лежал чистый лист бумаги, на котором разноцветными фломастерами Илюшин рисовал разнообразных человечков и их окружение. Изредка отрываясь от книжки, Бабкин наблюдал, как рядом с фигурками появилась длинная, на пол-листа, собака, за ней – дерево, под которым Макар намалевал что-то, отдаленно напоминавшее дракона с кошачьим хвостом. Опять задумался, изучая дракона, и снова погрузился в записи.
Каким образом из шаманства Макара вытекало решение задачи, Сергей не понимал, но зато не раз видел, к каким результатам приводила эта бессмысленная на первый взгляд работа. Все образы, которые Илюшин выуживал из своей головы, он набрасывал на бумаге, и в какой-то момент из них складывалась картинка, в которой смешные человечки стояли на своих местах, и ни одного из них нельзя было сдвинуть, чтобы не изменился весь сюжет целиком. Сейчас Бабкин понимал, что основой идеи Макара являлась нарисованная под человечками длинная собака, но что она означает – не знал. Красько не упоминала о животных, а что модифицировало в таксу илюшинское воображение, догадаться было невозможно.
Через час на столе лежал второй лист с корявыми существами, изображенными Макаром. Бабкин пригляделся, и в вертикально нарисованной крупной гусенице с шарфом вдруг явственно распознал Вениамина Рощина. Никакого сходства не было и, учитывая способности Илюшина к рисованию, быть не могло, но при взгляде на гусеницу, чуть заваливающуюся набок, сразу становилось очевидно – это именно Веня, и никто другой. Под гусеницей Макар вывел нечто совершенно невнятное, вроде ковра-самолета со значком доллара, а под ним пошли и вовсе неразборчивые рисунки.