Остров Сердце
Шрифт:
– И не умирает? – удивился Каленин, не понимая, куда клонит Глухов.
– Почему? Потом умирает, конечно… Но в том и фокус, что не сразу, не так, как остальные…
– Странно как-то! Разве можно человека на смерть натренировать?
– Вот! А говоришь, все постиг, все знаешь, судить меня можешь!
– Не говорил я ничего подобного!…
– Значит, думал! – сурово отрезал Глухов. – И не дразни меня больше! Ты, считай, сегодня тоже пистолет без патрона выбрал. Везет тебе… Расул!!!
– Здесь! – откликнулся бородатый молодой
– Пусть этот ходит, где хочет! Пусть видит, что мы никого без нужды не трогаем. Но пусть знает: если момент настанет, не пощадим никого! Будь рядом! В воду бросится или побежит куда – сразу убей.
Каленин растерянно вышел на яркое солнце, миновал палисадник, но остановился и спросил:
– А если у меня шнурок развязался, я должен разрешение спрашивать, чтобы его завязать?
Расул промолчал, мрачно вглядываясь куда-то поверх его головы.
– А нужду прямо тут на улице справлять или можно в туалет попроситься?
Расул молча кивнул в сторону деревянного сооружения.
– И на том спасибо! – Каленин двинулся во двор, хотя в данный момент никакой потребности посещать туалет у него не было, он скорее проверял своего стража на прочность. Тот шел сзади, и Беркас явственно чувствовал спиной его близкое дыхание.
– Зайдешь? – ехидно спросил Каленин, встав перед дверью нужника.
Расул снова промолчал, но сделал демонстративно шаг в сторону, после чего Каленин скрылся за скрипучей дверью.
"Ну, и зачем этот дурацкий спектакль? – с раздражением спросил себя Беркас, разглядывая в щель Расула, который присел на корточки и смотрел куда-то в сторону. – Дразнишь парня, а бежать-то все равно некуда…"
Каленин вздохнул и собрался выходить, как вдруг его взгляд упал на пол. Одна из досок стенки отошла, и в том месте, где она должна была примыкать к полу, была видна трава и часть какого-то темного, матово поблескивающего предмета. Каленин с трудом протиснул ладонь вдоль стены и двумя пальцами вытащил мобильный телефон, который утром оставил здесь следователь прокуратуры Полубарьев.
Прижав телефон к груди, Беркас еще раз осторожно глянул сквозь дверную щель и обнаружил Расула в той же расслабленной позе. Тогда он, промахиваясь по мелким клавишам, лихорадочно набрал эсэмэску: "У меня есть связь" и отправил ее на номер Гирина, который отлично помнил еще со времен их многочасового общения в кабинете на Лубянке. Потом быстро сунул телефон между щиколоткой и верхней кромкой кроссовки, прикрыл его брючиной и решительно вышел.
– Я готов! – обратился он к Расулу.
Тот неожиданно рассмеялся и кивнул:
– Пошли, раз готов!
Информационная игра начинается
Кротов не выходил из кабинета уже сутки и от усталости находился на грани нервного срыва. Он чувствовал, что теряет время. План информационной игры с террористами в его голове давно существовал. Имелся и талантливый исполнитель замысла. Но очень далеко от Москвы…
Сразу после совещания в Ново-Огорево он дал поручение найти Андрея Дробенко. – Да, того самого! – раздраженно подтвердил Кротов своему помощнику. – Он вышел уже?
– Нет, Мирослав Георгиевич! Сидит!
Кротов присвистнул:
– Срочно договаривайся, как хочешь, с ГУИНом, но притащи мне его прямо в Останкино…
…Андрея Дробенко даже коллеги по журналистскому цеху, кто за глаза, а кто и в лицо, называли "медиаподонком". На прозвище он не обижался – по слухам, сам же его и придумал. Дробенко обладал откровенно отталкивающей внешностью и совершенно осознанно подчеркивал это, к примеру, никогда не мыл перед эфиром редкие жирные волосы, сосульками свисавшие на скошенный лоб. У него был отвратительный по тембру визгливый голос, и когда он говорил, то отчаянно брызгал слюной. Его манера вести себя на экране была чем-то средним между ужимками французского комика Луи де Фюнеса и развязностью пьяного сантехника, вымогающего у клиента деньги. При этом он писал блистательные тексты, которые сам же и произносил.
Его появления на экране ждала вся страна.
Одни делали это из мазохистских соображений, и в назначенный час включали телевизор для того, чтобы еще раз укрепиться в ненависти к "подонку". По окончании передачи они ожидаемо впадали в ярость и метались по квартире с воплями: "Какая тварь! Куда власть смотрит?!"
Другие надеялись услышать нечто новое, интересное – хотя обязательно злое. Злое до беспощадности.
А прочие просто любовались талантливым артистом.
Дробенко никого не щадил. Он говорил непозволительные вещи и произносил почти нецензурные слова, когда ему нужно было превратить в дерьмо очередного героя своих язвительных программ.
Он выкатывал из орбит пустые рыбьи глаза и говорил, к примеру:
"Кстати, о министре здравоохранения, об этом продукте врачебной ошибки, случившейся ровно сорок два года назад, ибо нашему герою ровно столько… Найти бы ту акушерку и объяснить ей, что ее милосердие выходит теперь боком всем нам – могла бы и не оживлять уснувший мозг младенца, а то теперь это травмированное серое вещество выдает такую продукцию, что рыдает вся страна и прилегающие к ней окрестности… Так вот, наш доблестный министр на днях напряг остатки серого вещества и прослабился следующими словами…"
…Время, которое понадобилось взмыленным помощникам Кротова, чтобы вытащить Дробенко с зоны и доставить из Перми в Москву, они посчитали рекордно коротким и по-настоящему обиделись, когда шеф устроил им разнос, заявив, что Дробенко уже давно должен быть в эфире.
Тот с традиционной нагловатой ухмылкой слушал эту перепалку, развалившись в кресле напротив Кротова. Он бесцеремонно взял со стола дорогие сигареты, закурил, не спросив разрешения, а потом демонстративно сунул всю пачку себе в карман.