Остров Свиней
Шрифт:
— Как ты думаешь, Анджелина? — пробормотал я. — Думаешь, он собирается покончить с собой?
Она не обернулась, не отвела глаз от улицы.
— Да, — сказала она. — Он покончит с собой. Но вы правы. Думаю, сначала он сделает кое-что еще.
11
В тот вечер, поднявшись наверх и начав раздеваться в сырой спальне, я заметил, что Лекси не спит. Она лежала, положив руку под голову и натянув пуховое одеяло до самого подбородка, и смотрела на меня с понимающим видом. Я замер, наполовину расстегнув свитер.
— Ты не спала.
— Ты здорово нашумел, когда вошел.
— А тебе не хотелось спуститься?
— Не хотелось вам мешать.
Я снял с себя джинсы и свитер. Их было некуда вешать, и инстинкт подсказывал мне, что нужно надеть их снова и в таком виде лечь в постель. Однако Лекси молча наблюдала за мной, и я послушно сложил их на полу и забрался в постель.
— Она тебе все рассказала. — Положив руку на грудь, Лекс повернула голову набок. — Я слышала. Она говорила не переставая.
Я потер глаза.
— Да, она все рассказала. Завтра я поговорю с Дансо.
— С Дансо?
— Нужно, чтобы он отправил ее в другое место.
Лекси приподнялась на локте.
— Нет, ей пока нельзя уезжать!
— Мы за нее не отвечаем…
— Нет! — прошипела она. — Отвечаем. Ты не можешь просто так ее отпустить.
Я повернулся к ней. В ее глазах отражался оранжевый свет уличных фонарей.
— Что?
— Мы не можем ее отпустить. Пока. Мне нужно, чтобы кое-кто на нее взглянул. В Глазго, а не в Лондоне, потому что нужно преодолеть кое-какие дурацкие профессиональные предубеждения, чтобы показать ее Кристофу, но это будет на следующей неделе, а до тех пор мы должны держать ее при себе. — Она закусила губу, заглядывая мне в лицо. — Оукси! Ну всего несколько дней! До понедельника.
Я вздохнул. Взяв жуткого вида подушку, взбил ее кулаком — жалкая попытка придать ей больше объема — и лег на кровать, закинув руки за голову и глядя в потолок. Пожалуй, только теперь я понял, насколько измучился.
— Давай спать. Хорошо?
Но Лекси не собиралась спать. Она по-прежнему смотрела на меня и задумчиво покусывала губу. Закрыв глаза, я отодвинулся от нее подальше.
— Оукси, — позвала она, похлопав меня по плечу, — она что-нибудь сказала? Она говорила, что с ней не так?
— Думаю, она сама себя не знает. Дай мне заснуть.
— И у нее нет никаких соображений?
— Думаю, нет.
— Ну а у тебя? У тебя есть какие-нибудь соображения?
— Лекс, ради Бога, я же не врач!
— Может, она даст мне взглянуть?
— Попроси ее сама.
— Тебя это не интересует. Ведь так? Тебя это не интересует.
— Почему же, — возразил я. — Меня это интересует.
Но я говорил неправду. Меня нисколько не заботило, что там у Анджелины не так. Когда я закрыл глаза и погрузился в дремоту, я увидел перед собой не Анджелину и даже не Лекси. Я увидел перед собой лицо Дава.
«Малачи, Малачи… — пульсировало у меня в голове. — Что же у тебя за план?»
12
Планы Малачи беспокоили Дансо не меньше моего. Инстинкт подсказывал ему, что нужно слушать меня, а не Стразерса, однако его мысли простирались дальше моих, и он принялся рассуждать о лондонских террористах-смертниках, о возможностях, которыми обладает Малачи, и о том, не отвечает ли его эффектная смерть еще чьим-нибудь интересам. Дансо вышел на министра внутренних дел, и через несколько дней на встречу с ним вылетели из Лондона старшие офицеры из антитеррористической группы СО13. Штаб по расследованию инцидента в Обане вскоре заполонили эксперты по взрывчатым веществам и специалисты по созданию психологического портрета преступника, разрывавшие на части единственный компьютер. Отслеживались
— Но вот что хорошо, — сказал он как-то утром, стоя прямо в плаще на кухне в номере для изнасилованных, — это то, что мы, возможно, знаем, куда он мог направиться из Криниана.
Была пятница, после убийства прошло уже шесть дней, что, как все понимали, было не здорово. Первые двадцать четыре часа — золотое для расследования время — давно уже истекли. Тем не менее сейчас Дансо держал в руке видеокассету, которую собирался нам показать.
— Я уже думал, что все зашло в тупик, когда появилось вот это. — Подойдя к телевизору на своих длинных страусиных ногах, он вставил кассету в приемник и отошел назад, нацелив пульт на видеоплейер. — Инверэри. — Он посмотрел на Анджелину, сидевшую на диване, скрестив на груди руки. — Это в двадцати километрах от Криниана. Когда-нибудь о нем слышала?
— Нет.
— Папа никогда не упоминал о друзьях в этом районе? О знакомой семье? О ком-нибудь, кто имел отношение к ППИ?
— Все, кого он знал, были в Америке. Или в Лондоне. Он ведь родился в Лондоне.
— Просмотри ее столько раз, сколько потребуется. И не бойся сказать, если не знаешь.
Мы с Анджелиной и Лекси стали смотреть на экран. Это была зернистая черно-белая запись камеры слежения одного из торговых центров. В верхнем углу отщелкивал таймер, покупатели двигались взад-вперед по проходу, некоторые останавливались, чтобы присесть на одну из четырех скамеек, расставленных вокруг бетонного горшка с пальмами. Сидевшая напротив камеры в окошке «Холланд-энд-Барретт» молодая кассирша лениво смотрела на проходивших мимо людей, задумчиво грызла ногти.
— Секунды через две вы увидите, как он выходит вот с этой стороны и… подождите, подождите, вот. Видите его? Вот здесь?
В проходе появился какой-то мужчина, в камере виднелась лишь его макушка. Руки его безвольно свисали по бокам. Шаркая, он прошелся по проходу и уже собирался исчезнуть с экрана, когда что-то привлекло его внимание в окошке аптеки. Он повернулся спиной к камере, и мы успели разглядеть его длинные волосы, ничем не примечательную спортивную куртку и широкие темные брюки.
— Так его лучше всего видно. Тут все дело в сандалиях. Сандалиях и носках. Вы оба упоминали о сандалиях и носках. Такого рода подробности обычно застревают у людей в голове.
Я подался вперед, пристально рассматривая изображение. С такого ракурса я бы не смог с уверенностью опознать даже собственного отца. Я ждал, когда человек обернется к камере. Но он не обернулся. Еще немного посмотрев в окошко аптеки, он исчез с экрана. Наступила долгая пауза. Все повернулись к Анджелине. Я ожидал, что она побледнеет, но лицо ее выглядело как обычно. Она сидела выпрямившись и неотрывно глядела на экран. Руки лежали на коленях, кулаки непрерывно сжимались и разжимались.