Острова блаженных
Шрифт:
Вячеслав подбросил монетку в воздух, поймал ее левой рукой, перевернул и припечатал к тыльной стороне правой ладони.
– Знаешь, дружище, я загадал, что у нас все получится, если выпадет орел! Гляди-ка! – прошептал Вячеслав, сунув монетку водителю под нос. – Орел! Теперь мы не можем проиграть!
– Брат! вос! кре! си! сей! час!
– Если мой план осуществится, то все воскреснут – и твой брат тоже.
Водитель хмурил брови, но на губах бродила улыбка.
– За! гад! не! бы! ва! ет! бо! гат!
Вячеслав пропустил замечание мимо ушей. Глядя
Потом помолчал еще немного, тряхнул головой и продолжил:
– В этой голове, – Вячеслав постучал указательным пальцем по виску, – червь. Как в яблоке. Я и есть этот червь. И через год я сожру его. Выпью его до дна. Через месяц он не сможет и двух слов связать. Через два у него отключится левая половина тела. Или правая. Все зависит от того, куда поползет опухоль. Вскоре он умрет, и кровь его остынет. Я впрыгну в чью-нибудь другую голову, но мы проиграем – раз и навсегда. Нас всех постигнет участь твоего брата.
Вячеслав зло посмотрел в окно, где люди шестами толкали идолов к воде.
– А я не для того победил смерть, чтобы она меня настигла! – прокричал вдруг Вячеслав.
Золотые глаза вспыхнули огнем, изо рта брызнула слюна.
– Понимаешь, Даж? На все про все у нас месяц. Если мы поднимем всех наших и расспросим их, где и когда они в последний раз видели Кродо, у нас будет шанс вернуть его, а вместе с ним – все, что распятый забрал у нас. Помоги мне, Даж, пожалуйста, помоги мне.
Впервые за весь разговор водитель широко улыбнулся. Он не улыбался уже долгое, долгое время.
– По! ру! кам!
Две мужские ладони хлопнули, скрепляя союз. Воробьи испуганно заметались по салону.
– Рад, что ты со мной. Мне нужно много где успеть, а времени в обрез. На своих двоих далеко не уйдешь. К тому же, весь завтрашний день отнимет этот парень, – Вячеслав раскрытой ладонью постучал себя по груди, – у него там встреча с женщиной намечается. Сам понимаешь, это святое. Мне же придется его убить. Это мой прощальный подарок ему. За все, за все тебя благодарю я… Даж, ты меня, конечно извини, но есть охота…
И Вячеслав быстрым, едва различимым движением схватил воробья рукой, поднес ко рту и отгрыз голову. Водитель только покачал головой, по-прежнему улыбаясь.
Вячеслав отбросил воробьиную тушку в темноту салона, смачно рыгнул и потер руками живот:
– Вот это другое дело! А теперь вперед, на Путевой! Подвезем парнишку домой!
Наступила тишина. Воробьи притихли. Водитель и пассажир сконцентрировались на дороге. Каждый думал о своем, каждый видел за окном отражение своих мыслей.
Пассажир – чужое сознание, поселившееся в голове Вячеслава, – думал о прошлом. При благоприятном исходе прошлое станет его будущим. Даждьбог, его попутчик, никогда не был силен в интригах и всегда все принимал за чистую монету. Конечно же, все никогда уже не будет так, как раньше. Порядок, установленный в их прошлом, нужно сломать и переделать – это вопрос выживания. Людям нельзя давать свободу – особенно если ты бог и твое собственное существование зависит от их веры.
Сознание в голове Вячеслава – сознание древнее, существующее уже не одно тысячелетие. За это время оно прошло путь от человеческого к божественному, от рассвета старого мира к его закату. Все эти годы оно, утратив тело, скакало из одной головы в другую, разрушая носителей, оставляя в их головах отвратительные мягкие опухоли. Как переполненный мешок деформируется и рвется, если доложить в него новые плоды, так и человеческий мозг не выдерживает присутствия нескольких сознаний.
После поражения падший бог не переставал искать ответ на вопрос, как наступило это темное время и что же они, древние боги, сделали не так. С годами он понял, что ответ лежит на поверхности. Древние боги погрязли в праздности и гедонизме. Они увлеклись междоусобицами, божественными распрями, родственными браками, играми со смертными и играми в смертных. Когда-то все они были обычными людьми, и все хорошо помнили, каково это – быть человеком. Они не натягивали на себя маску строгих родителей, не изображали из себя безжалостных палачей, не карали тех, кто в них верил, или тех, кто не верил. Они по своему капризу принимали или не принимали дары и жертвы, кому-то помогали, кого-то игнорировали, давая людям понять, что им нет до них дела.
Да, смертные, их цели и желания, мало интересовали древних богов – чего не скажешь о боге странного племени иудеев. Их бог кочевал со своим народом по миру, наставлял их, помогал им, жестоко наказывал за малейшие проступки. Он был им как отец, как нянька. Он был заботлив и педантичен, он дал им каменные таблички с законами. У бога иудеев были любимчики – пророки, посредники, гонцы, ретрансляторы его воли.
А у нас? Разве кто-то из древних богов занимался законотворчеством? Являл ли себя Перун кому-то из тех, кто бил поклон его идолу? Выслушивал их молитвы и просьбы? Выделял ли кого-то, кроме редких волхвов, которых многие считали безумцами?
Если забыть о детях, пока они растут, они забудут тебя, когда вырастут.
Старый смотрел за окно чужими глазами и видел там безграничную пустыню, терзаемую солнцем, и колонну людей, неверно шагающих и оступающихся на песке. Лица осунулись, на всех – выражение бесконечной усталости. Их вел вперед бородатый мужчина неопределенного возраста. Левой рукой он опирался на посох, правой – прижимал к телу каменные таблички, страстно, любовно, будто желал слиться с ними. На суровом лице жили глаза – глаза безумца, глаза влюбленного, глаза фанатика.
Над вождем и его племенем висело облако; на нем, свесив ноги, сидел бог и напряженно следил за своим народом.
В этом что-то было. Так отец смотрит на своих маленьких несмышленых детей, устроившись в отдалении. Он дает им почувствовать самостоятельность, но не сводит с них внимательный, настороженный взгляд; он готов ринуться на помощь в любую минуту.
Говорят, бог иудеев пришел к ним с юга, оставив другое племя. Что ж, тем трогательнее его забота об иудеях, его приемных детях.