Островитяне
Шрифт:
Человек этот был в пиджаке, что нечасто среди туристов. Пестрая туристская косынка топорщилась на отворотах.
Меж тем Ольга наговорила уже порядочно.
— Остальное вы сами увидите, когда пройдете по станции, посмотрите, как мы тут работаем…
— Можно вопросы? — сразу закричали туристы.
Вопросы были обычные, отвечая — думать не надо.
— А вот есть такой профессор Клювин на Сахалине — сказал парень с ушами, уже примелькавшийся Ольге. — Он, говорят, предсказывает землетрясения? Как вы к этому относитесь? Это шарлатанство или как?
Огляделся
— Это профессор Клюев, он когда-то тут работал, на станции, а теперь директор нашего института…
— Понятно, — сказал парень, будто уличил Ольгу в подхалимаже. — А на чем все-таки это основано?
— На науке, — сказала Ольга весело. — Исключительно — на науке. Если кому интересно, можем потом поговорить.
— Почему — потом?! — закричал ушастый. Но, как Ольга и думала, были у них вопросы позлободневней прогнозов Клюева.
Его перебили:
— Простите, а вы икру сами делаете, то есть готовите?
— Не сами — рыбки, — успел все же кто-то хихикнуть.
— Сами, — засмеялась Ольга. — Это же проще, чем огурцы…
Тут ума не надо — икру.
Сперва оттрясешь ее на сетке, чтобы без пленок. Потом делаешь тузлук: бросаешь соль в воду до полного насыщения. Если руке не веришь — можно кинуть в ведро кусочек сырой картошки: в хорошем тузлуке шустро всплывет. А уж теперь сыплешь в тузлук икру сколько влезет. Держишь десять, пятнадцать минут, кто как любит. Дольше получаса — не нужно, тогда пропадет исконный, йодистый, привкус морепродукта, привычный для побережья, ценимый тут. Есть и такие любители — засыпать икру прямо в кипящий тузлук: три минуты — и уже можно есть, по-разному.
Но объяснять это Ольга сейчас не стала, отбивать у Иргушина хлеб.
— Вам все подробно расскажут на рыборазводном заводе.
— А купить ее можно?
— Мы не продаем, — засмеялась Ольга. — В раймаге вроде была.
Сразу несколько человек, попрактичней, попятились к калитке. Так, естественный отсев. Парень с ушами, столь интересовавшийся наукой, сбежал первым. Ольга опять взглянула на того — в пиджаке, который помог ей разговориться. Стоял все так же, облокотясь о забор, чуть конопатый, чуть-чуть губастый. Абсолютно незнакомый Ольге. Улыбался, напрягая скулы, будто улыбаясь он гневался. Где-то она видала эту улыбку…
В дверях станции уже была давка.
Дежурный Филаретыч, сияющий — волосок к волоску, перехватил туристов внутри, повел сам, освободив Ольгу. Сделал туристам учебную запись на УБОПЭ, показал по таблицам, как определять параметры, толковал про волны — продольные, поперечные — всякие. Туристы глядели Филаретычу в рот, переспрашивали, запоминая. Видно было по этим вопросам, что ни черта не поняли. Но приобщились. Филаретыч терпеливо им повторял, втолковывал, снова показывал. Туристы исподтишка, будто дети, норовили пальцем дотронуться до УБОПЭ. Филаретыч дал кому-то подержать барабан, объяснял, как коптить, как идет запись, что первым выходит из строя при сильном землетрясении.
Воспитатель пропадал в Филаретыче,
Ольга присела к столу. Землетрясение, что ли, им сделать, как Любке?
В этот момент за стенкой, в библиотеке, раздался истошный визг Ивана:
— Дяденька, положи! Дяденька, не трожь! Дядька!..
Лидия, которая все это время должна была дежурить в библиотеке, но отлучилась из любопытства, влетела туда первой. Застала такую картину. Иван висел на руке у туриста, турист силился его отодрать, но не мог. Альбом с образцами сейсмограмм, гордость библиотеки, был уже на полу, Иван топтал по нему ногами. Сейсмограммы отклеились, торчали из альбома косо, просто валялись по полу. Одну турист зажимал рукой, на которой висел Иван.
Лидия подняла альбом, запихала в него кое-как, рванула Ивана, передала мужу Юлию.
— Он берет! Ои берет! — Иван тыкал пальцем в туриста, орал.
— Я только хотел посмотреть, — сказал турист смущенно. Разгладил сейсмограмму в руках, положил на стол. — А мальчик кинулся…
— Здесь смотреть ничего не надо, — сдержалась Лидия. — Здесь библиотека, на двери написано, книги для сотрудников.
— Дядька! — выругался Иван на руках у мужа Юлия.
— Замолчи! — закричала Лидия.
— Я же не собирался брать, — объяснил турист.
Конопатинки выступили сейчас на нем ярко, как рябь. Он выпятил губы, будто ребенок. Широкое лицо его силилось улыбнуться, но только скулы проступали сильнее. Лидия, подстегнутая собственным вскриком, глядела на него гневно, тоже выставив губы, нижняя, полная, самолюбиво подрагивала. Сейчас сорвется, наговорит человеку. Ольга отодвинула Лидию, встала близко.
— Фу, — вздохнул турист и засмеялся. — Ольга Васильевна, простите за переполох. Я — Павлов.
— Павлов? — переспросила Ольга, еще не поняв.
— Ну да, — сказал турист в пиджаке, тот самый. — Вы, наверное, телеграмму получили? Простите, что не назвался сразу — столько народу…
— Новый начальник, — фыркнула Верка Агеева за спиной.
— Если позволите, — засмеялся Павлов, обернувшись к ней гибко.
— Отчего же нет? — жеманно сказала Вера Максимовна.
Ольга хотела обрадоваться, но радости почему-то не было. Наоборот, она почувствовала сейчас тоскливую неприязнь к этому Павлову, новому начальнику, — губастому, конопатому, живому. Молчала дольше, чем можно, потом сказала:
— Значит, это вы. А телеграмма только вчера поступила.
— Оперативно! — засмеялся Павлов. — Я уже пятые сутки добираюсь. С пересадками. На Двурогом совсем было застрял. Вот капитан согласился подбросить с туристами, удачно.
— Удачно, — кивнула Ольга, опуская глаза.
Но даже сквозь тоскливую неприязнь, в которой Павлов виноват не был — никто тут не виноват, — Ольга все-таки чувствовала, что передать ему станцию как раз можно. Именно — ему, была в нем надежность. Недаром изо всех лиц во дворе выбрала его — спокойное, не слишком подвижное, основательное для дела лицо. В этом было ей странное облегчение, что сама выбрала, если бы выбирала.