Островитяния. Том второй
Шрифт:
Итак, все было сказано. Я чувствовал себя взволнованным, слегка уязвленным, но мне было легко.
— Когда я буду свободен от дозора, я постараюсь, по возможности, быть полезным здесь.
Эк смутился.
— Да, конечно, — пробормотал он, — но ваши сочинения, вам не следует бросать их.
Атт спросил о распорядке дежурств на перевале. Предложенное Доном распределение обязанностей не очень понравилось ему, особенно то, что Самер будет дозорным, а Гронан — поваром и фуражиром. Оба слишком нерасторопны.
Вошли Эттера с Наттаной и присели возле огня. Скоро пора ложиться.
Эттера тоже задала несколько вопросов, и постепенно разговор затих.
— Я думаю, Ланг очень устал, — неожиданно сказала Эттера. — Не стоит его задерживать.
Наттана взглянула на меня, как мне показалось, с упреком, и не успел я перехватить ее взгляд, как она потупилась.
— Да, я действительно устал, — сказал я, вставая, и обошел всех по очереди, сказав каждому «спокойной ночи» и задержавшись перед Наттаной, выжидая, пока она не взглянет на меня. Взгляд ее был бесстрастным, только изумруд блеснул на яркой белизне белков.
Я поднялся в ее мастерскую, закрыл за собой дверь и приоткрыл другую, ведущую в спальню. Поставив свечу на стол, сел и стал ждать. Я должен был повидаться с Наттаной наедине и высказать все, что у меня на сердце. Необходимость действовать расчетливо, втайне, не доставляла особого удовольствия, однако сейчас это мало что значило. Страсть, как разлившаяся река, поглотила меня, и я был не в силах противиться, даже если бы и захотел. И эта река, в своем разливе, должна увлечь и ее.
Я боялся, что не выдержу слишком долгого ожидания, — так билось мое сердце, но скоро на лестнице раздались голоса и смолкли; Наттана, как обычно, проходила в свою комнату через комнату Эттеры. Мгновение спустя сквозь приоткрытую дверь донесся звук отпираемой дальней двери, веселый голос Наттаны, прощающийся на ночь с сестрой, и, наконец, к моему величайшему облегчению, дверь захлопнулась. Наттана была в спальне одна. Скоро она обнаружит меня. Я не сводил с двери глаз.
Наттана что-то тихо напевала, вдруг пение оборвалось. Раздались шаги, все ближе. Голова Наттаны выглянула на мгновение и скрылась. Дверь сначала прикрылась, потом широко распахнулась, и Наттана быстро и тихо вошла в мастерскую, мягко закрыв за собой дверь, потом взглянула на меня, приложив руку к груди:
— Что вы хотите, Джонланг?
— Поговорить с вами, Наттана. Подойдите ближе?
Она нерешительно подошла. Я подвинулся, освобождая ей место на скамье. Все так же неуверенно она села.
— О чем поговорить?
— Я снова прошу вас быть моей женой.
— Нет, — коротко ответила она. — Ради нас обоих.
— Я не отстану от вас с этим вопросом, Наттана. Помните!
Я придвинулся к девушке, взял ее за руку.
— Бедный Джонланг!
Я выжидал, собираясь с силами; Наттана тоже ждала, что я скажу. Пламя свечи на столе почти не колебалось, горело беззвучно и ровно. И, словно глубокая река, оно увлекало нас за собою.
Слова, которые мне предстояло сказать, я уже не смогу взять обратно, они должны так многое изменить, но смолчать в эту минуту означало бы навек отравить себе жизнь сознанием собственной трусости.
— Все равно, Наттана, вы принадлежите
— Да… это правда, — глухо отвечала она.
Сначала медленно, затем, подобно некоей могучей волне, ко мне вернулась решимость. Повернувшись к девушке, я обнял ее:
— Не знаю, что это — анияили апия,но я хочу вас. И вы — моя, моя навсегда. Я заставлю вас выйти за меня замуж.
— Вы хотите меня? — переспросила она, вся дрожа. — Но и я хочу вас.
Я впился в ее губы, так что мучительно перехватило дух. Зубы наши клацнули, столкнувшись; мы все теснее прижимались друг к другу.
— Будьте моей, Наттана.
Итак, слова были сказаны.
Она откинула голову:
— Я — ваша, возьмите меня.
Это было так просто, что я не мог поверить.
— Мы должны принадлежать друг другу, Наттана. Так не может больше продолжаться.
— Нет, это невозможно, пока вы здесь… и вы тоже не можете уехать теперь.
— Я и не думал ни о чем подобном, когда дал слово Дону.
— А я думала. Я все знала заранее.
Чтобы унять ее дрожь, я все теснее прижимал ее к себе, но как трудно было подобрать точные слова!
— Я так боялась, что вы не вернетесь, Джонланг. Потому что знала: мы будем вместе, если… если вы этого захотите.
Теснее, еще теснее!
— Но это не заставит меня выйти за вас, — неожиданно сказала Наттана. — И не думайте! Я слишком дорожу вами.
— Но я буду надеяться.
— Нет, вы не должны, Джонланг.
— Должен! Вы — моя!
Но она, я чувствовал, принадлежала мне лишь наполовину, и это было невыносимо…
— Я хочу вас всю, Наттана.
— Вы можете попытаться меня переубедить, — сказала она мягко. — Но не надейтесь.
— Я не оставлю надежды.
И снова мы сделались как чужие. Я попытался было задержать ее, но мои руки лишь покорно слушались меня… Так вот, значит, что такое страсть?
— Мы оба все время чего-то боимся, разве не так? — тихо спросила Наттана.
— Это не просто страх.
— Ничего страшного. Ребенка у нас не будет. Ведь мы его не хотим. Я знаю, что сделать.
— Но, кроме того, Наттана…
Она вздрогнула, голос ее прозвучал резко, почти визгливо:
— Джонланг, вы хотите все испортить!
Что я мог ответить?
— Я хочу вас. Пойдемте ко мне, Наттана.
Закрыв лицо руками, она застыла в нерешительности.
— Если вам кажется, что это дурно!.. — воскликнула она.
— Пойдемте!
Она напряглась и отстранилась, стараясь взглянуть мне в глаза.
— Я приду, — сказала она наконец, — но вы пойдете первым, а я приду попозже.
Я выпустил ее из своих объятий. Непоправимый шаг был сделан.
Дверь моей комнаты беззвучно открылась. Со свечой в руке, босая, закутанная в плащ, появилась Наттана. Все так же молча, быстрым и решительным движением она заперла дверь и поставила свечу на стол. Плащ мягко скользнул на пол. Наттана нагнулась над свечой, и свет на мгновение затрепетал на ее шелковистой коже.