Освобождение Ислама
Шрифт:
БАНАЛЬНОСТЬ КАК РОССИЙСКАЯ ПОЛИТТЕХНОЛОГИЯ
Обрушение идеологического марксистско-советского пространства в России произошло не вдруг. Первоначально жесткая классовая догматика, подвергаясь критике, заменялась «общечеловеческими ценностями». Пока этот лозунг был актуален, его никто не хотел расшифровывать. Однако после расстрела в 93-м году Верховного Совета либеральные ориентиры утратили всякий смысл и наступил идеологический вакуум. В этих условиях оказалось, что Запад давно уже живет в новом замечательном методологическом пространстве — постмодернизме.
Постмодернистами в нашей стране сразу оказались практически все. В первую очередь те, кто отвечал за работу с общественным мнением и, шире, состоянием умов в России: политтехнологи. Анализ того, что называется
Великий русский культуролог Михаил Бахтин в свое время недаром рассмотрел «карнавальность» как смеховой ответ низов на принудительную серьезность элиты. Россия в этом плане создала свою версию карнавальности-постмодернизма гораздо раньше, чем его изобрели во Франции и США высоколобые умники — критики литературы. Первым проявлением этого феномена стал имажинизм — литературное течение, оформившееся в 1919-м, к которому недолго был близок Сергей Есенин. В программных текстах Анатолия Мариенгофа, Вадима Шершеневича («содержание — часть формы») можно было уже тогда обнаружить то, что впоследствии было осуждено как формализм: поиски эффектного стиля, пренебрежение к смыслу, разорванный конгломерат образов. Этот «метод» мировидения идеально подходил стоявшей за имажинистским кружком мелкобуржуазной богеме. В конце концов, мелкая буржуазия, составлявшая с учетом крестьянства подавляющее большинство населения России, тоже имела свой элитарный слой, который расцвел в первые годы после революции. Однако огромное большинство стремительно люмпенизировавшейся мелкой буржуазии под влиянием сталинских реформ обрело себя в создании совершенно новой социальной корпорации, имя которой — советская бюрократия.
Традиционно во всех странах и эпохах этот слой в основном комплектовался из безродных разночинцев и образованных люмпенов, но только в СССР бюрократия стала социальным классом, овладевшим собственностью на средства производства. В конечном счете это неизбежно привело к давно предсказанному Львом Троцким еще в 1935 году феномену приватизации.
Приватизация заставила правящий класс, избавившийся от бремени марксистской демагогии, искать новые инструменты интеллектуального контроля масс. Имажинизм вернулся с другой стороны — из 1919-го в 1991-й — в виде политтехнологий (по крайней мере так, как их понимают в Москве), которые являются чисто российским изобретением.
Имажинизм — теперь уже политический — вошел в наше культурное пространство с Приговым и куртуазными маньеристами, Пелевиным и Сорокиным и радостно объявил себя тем самым «постмодернизмом», на котором-де стоит весь «продвинутый» Запад.
Парадокс России, однако, в том, что, ссылаясь на цивилизованный пример, она всегда забегает вперед и становится лабораторией, в которой отрабатывают ужасы будущего. Так и здесь: то, что стало принципом новой российской культуры и, соответственно, новых способов влияния на толпу, — это чисто наше открытие, которое бесспорно вот-вот станет достоянием завтрашней всемирной тирании.
Мы имеем в виду феномен «банального сознания», который лежит в основе основ российского постмодернизма (включая послереволюционный имажинизм). Что такое «банальное сознание»? Каждому известен синдром старого фотоальбома: хозяйка, чтобы занять гостя, раскладывает перед ним ворох фотографий, на которых запечатлены родственники, друзья, случайные люди в хаотичных, не связанных между собой ситуациях. Часто тот, кто показывает эти фотографии, не помнит, кто есть кто. В ворохе моментальных клише отражена как бы сама жизнь, как ее понимают люди, не способные к рефлексии: хаос спонтанных моментов, не соединенных между собой внутренней логикой.
На самом деле банальное сознание есть способ, которым обычный человек защищается от страха смерти. Хаос образов без связи и внутренней иерархии создает иллюзию непрерывности. Постоянство, сохранение status quo, надежда на будущее — это психологические пароли, которыми открывается доступ в кладовые доверия как низов, так и верхов. Для того чтобы выйти к этим паролям, сознанию мало быть просто хаотичным, ему надо превратить свою бессвязность в способ истолкования мира.
Банальное сознание — это разорванное мировосприятие, объявившее свою изначальную бессвязность подлинной правдой жизни. Нетрудно понять, что банальное сознание идеально адаптировано для будущего информационного общества, прообраз которого был уже дан в гениальной антиутопии Джорджа Оруэлла «1984».
Тайна управления людьми — в их небывалой по сравнению с прошлыми временами зависимости от информации, которая раскладывается на знаки, квантуется, перетасовывается, подчищается… Однако для того, чтобы быть эффективными, основанные на информации политтехнологии должны овладеть неким фундаментальным приемом, без которого они — только мечта политтехнолога о настоящей власти.
Этот прием также открыт и освоен в России: «ложное узнавание», оно же «ложное различение». Без этого открытия толпу невозможно убедить, что она живет не в «совке», а в стране, приобщившейся к «цивилизованному мировому сообществу». Невозможно внушить избирателю, что Зюганов несет угрозу не только для его имущества, но и для его физического существования. Невозможно заставить обывателя поверить, что Чечня представляет собой такой же вызов геополитическому существованию России, как в свое время Третий рейх. Все эти вещи достижимы, только если банальное сознание стоит на двух могучих китах «ложного узнавания» и «ложного различения». По сути, современные российские политтехнологии есть своего рода итог карнавально-смеховой «традиции». Но самый, так сказать, «смех» состоит в том, что пафос этих технологий — обеспечение политической преемственности, проще говоря бессрочного выживания узкой узурпационной группы, в которой воплощена мелкобуржуазная бюрократическая диктатура, когда-то установленная Сталиным и продолжающаяся при Ельцине и Путине.
Гейдар Джемаль. Банальность как российская политтехнология / Журнал “СМЫСЛ”. № 5.
ПСИХОАНАЛИЗ КАК ПОЛИТТЕХНОЛОГИЯ
Главная проблема сегодняшней общественной жизни в России — тотальная апатия населения, отсутствие в людях внутреннего стимула к политической жизни. Народ как будто «размонтирован» изнутри. Любая активность представляется бессмысленной, возможные риски, а тем более жертвы — дурацкими, любые идеи — виртуальными. Все проекты партий, движений, все идеологии существуют в этом состоянии духа словно «понарошку». На этом психически крайне тревожном фоне тем не менее идет какой-то вялый поиск некой «национальной идеи» (о котором временами забывают).
Чтобы понять суть происходящего, представляющего собою поистине духовную катастрофу всенародного масштаба, нелишне заглянуть в научные методики, позволяющие так или иначе оценить глубинную психологию больших коллективов, разобраться, если так можно выразиться, в психическом подполье, без которого не обходится ни одна цивилизация. В последние годы в культурно-идеологическом обиходе российской читающей публики появились книги классиков психоанализа, причем не только Зигмунда Фрейда, но и менее известного в России, в какой-то степени «эзотерического» идеолога другого направления этой школы Карла Юнга. Юнг явился создателем глубоко разработанного им представления о «коллективном бессознательном», в которое погружены отдельные группы людей, целые народы и в конечном счете все человечество.