От часа тьмы до рассвета
Шрифт:
Выкрашенный белой краской коридор, в котором мы оказались, показался мне бесконечно длинным. Прошли несколько минут, за которые никто из нас не проронил ни слова, а я прислушивался к гулу тяжелых дизельных моторов, которые постукивали сзади исследовательской коллекции и были, вероятно, в этом лабиринте, не единственные. Кроме того, за толстыми бетонными стенами я услышал слабый гул, который наводил на мысль, что кроме аварийного освещения, горевшего во всем подвале, и огромных генераторов имеются еще вырабатывающие или потребляющие электричество приборы.
Снова спрашивал я себя, куда подевался хозяин гостиницы, невольно замедляя свои шаги, приближаясь к следующим по коридору помещениям. Он может подкараулить нас в любом из них, он может в любой момент и по тем или иным причинам воспользоваться пистолетом Марии и выстрелить в нас (я мог бы уже привыкнуть не заботиться особо в этой жуткой крепости о причинах, потому что в конечном счете это приводит только к возникновению
А может быть, пытался я успокоить себя, все было наоборот, и не чувство, что за нами наблюдают, вызвало в памяти слова Элен. Прибить бы на месте эту Элен за такие безумные мысли, которые из-за нее лезут мне в голову! Да, она права: какая-то чуждая сила посадила нас на деревянные стулья в так называемой акустической комнате, побрила нам головы в некоторых местах (выглядели мы ужасно, даже моя красивая, маленькая Юдифь имела довольно жалкий вид из-за своей новой прически), присоединила нам электроды, но это еще вовсе не означало, что над нами ставился какой-то эксперимент! Может быть, где-то в подземелье блуждает какой-то безумец, в любом случае это так, даже если речь идет об этом противном жирном ублюдке Карле. Может быть, этому извращенцу просто доставляет удовольствие мучить нас всеми мыслимыми способами. Для чего этот жуткий лабиринт предоставляет бог знает сколько разных возможностей, если только достаточно творчески к этому подойти, а уж в безумии всегда найдется место для изобретательности. Но даже всего этого недостаточно для того, чтобы заключить, что нас используют как подопытных крыс для каких-то исследовательских целей! К тому же мы могли бы обнаружить кое-где объективы телекамер, если бы за нами действительно наблюдали. Да, мы заметили, что некоторые технические детали применяемых здесь, в подземелье, приборов были вовсе не так стары, как эта крепость, что они, возможно, применялись еще в восьмидесятые, если верить словам докторши. Но и таких современных вещей, как микроскопические камеры слежения, здесь быть не могло.
Во всяком случае, я могу говорить об этом более или менее уверенно.
Я внимательно осматривал потолок и стены коридора в поисках чего-нибудь соответствующего, и среди прочего заметил, что кое-где штукатурка была более свежей, чем в остальных местах, и там могли быть спрятаны еще какие-то двери. Но я нигде не заметил чего-нибудь похожего на камеру наблюдения или хотя бы глазок, и постарался вытеснить из своих мыслей это неприятное подозрение вместе с мрачными догадками Элен.
Мы дошли до стальной двери, на которой, в отличие от всех остальных, мимо которых мы проходили, не отслаивалась краска. На ней также не было никаких следов ржавчины, наоборот, она казалась совершенно новой и современной, и рядом с ней не было никаких готических надписей, по которым можно было бы судить о назначении этого помещения. Юдифь нажала на дверную ручку и немного потрясла ее, но тяжелая дверь не сдвинулась ни на миллиметр.
Юдифь приподняла плечи и помотала головой.
— Сюда нам не войти, — проговорила она и указала на ближайший ответвляющийся проход в нескольких шагах справа. — Придется нам пойти туда.
Я чуть было не отказался идти дальше хотя бы на метр, как вдруг на глаза мне попалась табличка, которая указывала, что этот проход ведет к хранилищу документов № II и Исследовательской коллекции № I, и я пересилил себя, решив идти туда. Если для того, чтобы выбраться из этого замка с привидениями, мне придется пересечь еще одну комнату ужасов, то мне придется на это пойти. Мне уже давно приходилось идти на все ради того, чтобы выбраться из этой крепости, из этого лабиринта, из этого города. Чтобы остаться в живых.
Названное Исследовательской коллекцией № I помещение не уступало по размерам своему предшественнику из башни. Но что касается оборудования, то я был внезапно удивлен: оно вовсе не выглядело устаревшим, а напротив, было гораздо современнее, чем все физические, химические и биологические лаборатории, которые мне приходилось видеть за время моего обучения в школе, — а я их повидал немало и связи с частой сменой интернатов. Большой зал был освещен не аварийными лампочками, а яркими неоновыми лампами, что давало белый, не отбрасывающий теней свет. Посередине помещения мы увидели огромный, длиной в несколько метров, лабораторный стол, выложенный огнеупорной плиткой красно-коричневого цвета, на котором стоял современный микроскоп, который, к моему ужасу, не был нисколько запылен, как все остальное, а был новенький, чистенький, как будто им только что пользовались. При таком чистом,
На каждом цилиндре имелась маленькая белая табличка, на которой аккуратным почерком был нанесен какой-то цифровой код. Некоторые бумажные полоски пожелтели от времени, но в большинство, как я, к своему ужасу, заключил, было налеплено на цилиндры совсем недавно, но, может быть, это было сделано лишь для того, чтобы заменить старые, не читаемые более таблички, попытался я про себя успокоиться. Возраст этих бумажных наклеек не мог иметь ничего общего с возрастом экспонатов. Ну, конечно, нет. Но тихий внутренний голос, измученный от упрямства, с которым я не хотел принимать очевиднейшее, говорил мне, что это не так. Это помещение определенно функционирует. И значительная часть выставленных здесь образцов человеческого мозга совершенно определенно относилась не ко временам Третьего рейха, а к нынешним временам, к текущему десятилетию. А может быть, даже к текущему месяцу?
Я попытался не развивать дальше эту мысль. Сознания того, что здесь хранятся более сотни препаратов мозга в стеклянных цилиндрах, а значит, для этого безумного эксперимента было убито немало людей, было вполне достаточно, чтобы эта мысль стала невыносимой. Я не мог себе представить, что этот сомнительный исследовательский проект, возможно, продолжается спустя шесть десятилетий после краха Третьего рейха. Стоило бы мне это только представить, как это доконало бы меня, и я с криком бросился бы вон из помещения и в отчаянии попытался бы голыми руками и ногами вскарабкаться на высоченные крепостные стены, сломал бы себе шею, и безумец, все еще прячущийся здесь, подобрал бы меня во дворе, расчленил бы меня и выставил здесь, в этом зале, вынув мой мозг из черепной коробки, ввел бы мне в глаза розовую жидкость, потому что арийская внешность, может, уже вышла из моды, а теперь модно быть пестрым, и…
«Стоп! Сохраняй здравый смысл, Франк», — воззвал я к собственному разуму, на несколько мгновений закрыл глаза и напряженно попытался заставить себя подумать о чем-то другом, что не имело отношения к этому жуткому лабиринту и пережитым в этой крепости ужасам. О моем доме в Соединенных Штатах, о моей спартанской, но вполне уютно обставленной спальне и гостиной, о моей высококачественной хай-фай установке, о стереоколонках, размещенных вокруг на стенах, похожих на ту, что в акустической комнате… Нет, лучше о Юдифи, о тех неописуемых нежностях, которыми мы обменивались, и как вдруг мы слились воедино, как мы подходили друг другу, даже не понимая этого. О ее теплой, нежной коже и о ее нежных пальчиках, которыми она цеплялась за меня на столе в душевой, еще до того, как Карл избил меня из зависти и мести и Мария застрелилась на зубьях башни…
Ничего не получалось. Я прекратил размышления, открыл глаза и увидел, что Элен, как и следовало этого от нее ожидать, начала с живейшим интересом изучать каждый цилиндр в тщательно отполированных витринах. Юдифь следила за ее действиями с заметным неудовольствием и нервно переминалась с ноги на ногу на одном месте, как будто ей нужно было в туалет, а, может быть, так и было. Из-за ужасов этой ночи многие человеческие потребности были как-то позабыты. Я взял ее за руку.
— Знаете, что общего у всех этих препаратов? — наконец спросила Элен, не ожидая, впрочем, ответа. — У всех есть опухоль мозга. Во всех. Видите? — она подошла к нам и указала на один из цилиндров. — В большинстве случаев мы видим новообразование в области Lobus frontalis. В лобных долях больших полушарий, — добавила она таким тоном, как будто держит нас за совершенно необразованных тупиц, которым нужно объяснять даже самые простейшие вещи, чувствуя себя при этом в роли учителя весьма вольготно. И вдруг на ее лице появилось серьезное, уже не высокомерное, а даже весьма испуганное выражение. — Эти опухоли находятся прямо за лобной костью, — тихо сказала она, и мне показалось, что она вот-вот потеряет равновесие. Во всяком случае, она оперлась о стеклянную витрину и, закрыв глаза, опустила голову на грудь, затем тихо и глубоко вдохнула и выдохнула. Она сильно дрожала.