От часа тьмы до рассвета
Шрифт:
Я почувствовал, как мое сердце учащенно забилось, и я почувствовал биение пульса в шейных артериях. Что со мной? Это ненормально, чтобы из-за такой мелочи, что я не знал, оказывается, какой-то информации о человеке, которого любил, так разволноваться, что уже подозревать ее в тайном заговоре с мировым злом. Может быть, это часть моей болезни. Я попытался вспомнить то, что говорила Элен о лобных долях больших полушарий мозга. Структура личности, интеллект, воля, сознание, память, способность к обучению… Все это могла сожрать опухоль. Я напряг то, что к этому моменту еще осталось от моего мозга, и постарался прислушаться к голосу моего рассудка, который тихонько звучал в сумятице моих мыслей.
Если
И все-таки я чувствовал себя обманутым Юдифью, все равно, было это так или нет. Я чувствовал себя с ней так надежно, как еще никогда в моей жизни в обществе других людей, мы были едины, мы были родственными душами, которые, казалось, ждали всю свою жизнь встречи друг с другом! Я хотел убежать, вырваться из этой камеры, из этого города, с этого континента. Австралия, Африка… На этой земле так много мест, которых я еще не видел, так много людей, которых я еще не знал. Черт возьми, мир так велик, а эта комната так мала для такого фетишиста свободы, как я! Мне показалось, что стены комнаты сдвигаются ближе, чтобы раздавить меня между собой. Нужно было спросить у фон Туна, насколько тяжело это огнестрельное ранение.
«Но какое это имеет значение, если мне вообще осталось жить три дня», — прошептал упрямый внутренний голос.
Я осторожно приподнялся на своем ложе. На моих ногах не было ремней и пластырей. Я мог бы убежать, если бы не эти проклятые измерительные электроды, которые были зафиксированы пластырями. Я внимательно рассматривал разные катетеры, которые входили в мое тело, словно жала огромных, жадных комаров. Все они были снабжены чипами, которые должны были регистрировать малейшие прикосновения к ним. Это бесперспективно. Даже если мне удастся удалить один из них, через другие канюли в мое тело автоматически поступит новая порция успокоительного. Вот если бы…
Я внимательно изучал путаницу проводов и трубочек и попытался сориентироваться в этом нагромождении. Собственно говоря, должен быть один-единственный канал, по которому поступает успокоительное. Если я вычислю, что это за трубочка, и удалю именно ее, то эти машины уже не смогут вырубить меня.
Некоторые трубочки вели прямо от пластиковых бутылочек к левой стороне шеи. Я судорожно попытался скосить глаза так, чтобы получше разглядеть их, но мне ничего не удалось. Чтобы обнаружить, куда они вели, я осторожно ощупал их кончиками пальцев.
Только на левой стороне шеи в один катетер втекали три трубочки, а катетер был введен в аорту. Пластиковая канюля с острой иглой была зафиксирована широким пластырем, и в ней было несколько входов, как у трубы, которая разветвляется в несколько сторон. Я решил не трогать этого катетера. Мне туманно припомнилось, что я слышал где-то что-то о трубочках, которые через крупный сосуд вводятся прямо к сердцу, чтобы инфузионный раствор прямо оттуда оптимальным образом разносился кровью по всему организму. Наверное, эта штука на шее и есть такой сердечный катетер. Черт его знает, что может случиться, если я его выдерну!
Две другие инфузионные иглы были закреплены на сгибе локтей правой и левой рук, а третья входила в тыльную сторону кисти левой руки.
Я внимательно осмотрел аппараты, которые располагались вокруг моей постели. На двух из них были насажены пластиковые шприцы, колбы которых были закреплены в таких держателях, которые позволяли медленно надавливать
Я медленно и осторожно сел. И все-таки на короткий мигу меня закружилась голова, а кроме того, в плече я почувствовал тупую, пульсирующую боль. Это место, в которое попала пуля? Пуля, которую Карл выпустил в Юдифь? Я решил убить хозяина гостиницы, если Зэнгер до сих пор этого не сделал.
Я осторожно повернулся и спустил ноги с кровати с левой стороны, тихонько поставил их на пол. Сдвинуться дальше не удавалось. Провода и инфузионные трубочки на моей правой руке так сильно натянулись, что я не мог двинуться дальше ни на сантиметр, окончательно не вырвав иглы из моей руки, да и того малейшего напряжения, которое я произвел при моем передвижении, хватило для того, чтобы кривая на одном из мониторов стоящих на колесиках машин изменилась. Практически в то же самое мгновение у меня во рту появился тот же странный горький привкус.
В беспомощной ярости я сжал руки в кулаки. Я был пойман как насекомое в паутину. Стоило мне двинуться, как все нити начинали вибрировать и будили страшное чудовище, состоящее из этих жутких машин, которое было специально создано для моей охраны. Я был…
Я устало опустился на подушки. Должен быть какой-то выход. Моя голова как будто наполнялась жидкой кашей. Но, несмотря на это, я попытался сосредоточиться. Я мог, я должен был…
Все равно. Вдруг я почувствовал, как будто я погружаюсь в приятно теплую воду. Все стало медленнее, спокойнее: мое дыхание, мое сердцебиение, мои мысли. Расслабляющая темнота сомкнулась надо мной. Откуда-то издалека до меня донесся яростный писк какого-то прибора.
И хотя я совершенно уверен в том, что закрыл глаза, я увидел свет. Это сон? Или я снова умер, наконец, по-настоящему? Я медленно плыл навстречу свету. Я все еще слышал пронзительный звук тревоги, и мне показалось, что ко мне приблизились какие-то люди. Кто-то что-то кричал, но я не понимал что.
Тут вдруг из света выступила какая-то фигура. Это был мальчик в скаутской форме, который, поставив ноги на ширину плеч и уперев руки в бока, горделиво высился надо мной, как будто он не хотел меня пропустить, как будто он хотел преградить мне дорогу к свету, к свободе — к смерти?
Жгучая боль пронзила мне грудь и взорвалась у меня в сердце. Сильнейший удар приподнял мое тело, чтобы в следующее мгновение снова бросить его на подушки. Свет погас, как будто кто-то повернул выключатель. И тут шевельнулся зверь в моем мозгу, тот чужак со щупальцами, про которого говорил фон Тун. У меня было такое чувство, будто моя голова разлетелась на миллиарды крошечных частей.
Эта жгучая боль пронзила меня еще раз. И тут я погрузился в полный мрак.
Едкий запах паленых волос, повисший в воздухе, было первое, что я осознал еще прежде, чем открыл глаза. В детстве я как-то в канун Нового года прожег пару дырочек на дорогом ангорском пуловере, который я получил в подарок несколькими днями ранее на Рождество, за что моя мать здорово надрала мне задницу. После смерти моих родителей я все время старался думать о них хорошо; тем не менее, по правде, они были не такие уж идеальные, как я сам все время старался думать. Во всяком случае, я уже никогда не забуду, как пахнет горелая шерсть!