От полуночи до часа кошмаров
Шрифт:
— Стой, негодяй! Все-таки ты попался!
Я не поддался искушению оглянуться и потерять драгоценное время, но я знал, что они уже близко. Переулок был довольно коротким, и даже если бы он не кончался этими огромными воротами, которые выглядели настолько массивными, что могли бы выдержать обстрел из корабельных орудий, у нас не было шансов. Они догнали бы нас, прежде чем мы добрались бы до конца этого пылающего адского ущелья. Я должен проснуться, я должен прекратить этот кошмар любой ценой!
Вдруг сквозь действительность (действительность? — ха-ха) проскочил какой-то толчок, случилась крошечная остановка, словно дефект на пленке
Через несколько мгновений я понял, насколько резко переменилась обстановка, оглядевшись, я, наконец, узнал новые декорации. Это монастырь! Мы находились в крепостном дворе, спустя пять столетий и во многих сотнях метров от пылающих декораций первого акта.
— Сдавайся же! Ты все усложняешь, негодяй!
В этом голосе слышалось так много злости и ненависти, что я остановился как вкопанный и стоял так несколько секунд, прежде чем собрался с силами, чтобы обернуться. Мы убежали из тех декораций, но актеры оказались прежними. Часть наших преследователей была с нами в моем новом кошмаре.
Их было немного, четверо, а может быть, пятеро или шестеро, и хотя странным образом никак не мог узнать их лица, я чувствовал ненависть, которая от них исходила, как прикосновение ледяной руки. Это были дети — маленькие, худые, шустрые — и тем не менее я знал, что мы против них беззащитны. Это как стадо хищных динозавров, которые охотятся на добычу и не остановятся даже перед тираннозавром. Ничего не изменилось.
Не говоря ни слова, я снова обернулся и кинулся бежать дальше. Переулок превратился в длинный внутренний двор бывшего интерната, и все-таки еще оставался единственный выход: ворота, которые находились на верху каменной лестницы. Они были заперты, как и те ворота в конце пылающего переулка.
Еще пятьдесят шагов. Сорок. Тридцать…
Я кинул последний затравленный взгляд через плечо. Рапторы приближались. Казалось, они и двигались совсем как стройные, ужасные рептилии. Я все еще не мог узнать их лица, но они приближались быстро, невероятно быстро. У нас нет шансов!
Двадцать пять. Двадцать. Пятнадцать…
Летучие мыши над нами снова остановились в небе, хлопая крыльями, они застыли на месте во второй раз. Вдруг они резко и под углом бросились как раз в сторону ворот. Еще один миг — и они должны были разбиться всмятку о ворота, глупые летучие лемминги, они вот-вот разобьются об отвесную стену из крепко сколоченных бревен.
Вместо этого ворота внезапно плавно открылись и их створки отъехали назад, пропуская стаю летучих мышей.
Я на мгновение остановился как вкопанный, наблюдая эту странную сцену с расширенными от изумления глазами и открытым ртом, но решил, что сейчас не время удивляться, я подумаю об этом позже (если будет у меня это «позже»). Я бросился вслед за летучими мышами внутрь здания, где нас не ждало ничего, кроме абсолютной черноты. Это не была темнота. А именно чернота. За воротами был не погруженный в темноту холл интерната, за ними просто ничего не было. Даже свет, который должен был падать внутрь через вход, обрывался в воротах, как будто это были ворота в совершенно другой мир, в котором просто не существовали свет и тьма, и я вдруг осознал, как ужасно я ошибся. Эти ворота были не спасением, а лишь началом самого ужасного. То, что ждало нас за воротами, было неизмеримо ужаснее всего того, от чего мы до сих пор убегали. Это не был путь наверх к свободе, это была ступень к новому уровню ада. Данте ошибался. За девятым кругом ада был еще один. А потом еще один. Теперь я не мог сделать и того малого, что раньше, чтобы ускользнуть от наших преследователей. Теперь я мог остановиться. Створки ворот продолжали открываться, они проглотили нас, чтобы уже за нашей спиной снова прийти в движение словно по мановению волшебника и закрыться.
Я остановился, задыхаясь, и обернулся. Темнота была плотная и абсолютная. Никогда ранее мне не приходилось видеть ничего подобного, но по какой-то причине я все еще мог видеть ворота, может быть, не видеть, а воспринимать их наличие каким-то другим, таинственным образом, что нельзя описать обычными людскими понятиями, так как для этого просто нет слов. Я видел их: таинственно колышущиеся контуры в призрачных красках, они находились там, где были ворота. Однако это были не ворота. Их там никогда не было.
Крылья летучей мыши. Створки ворот имели форму огромных крыльев летучей мыши.
Я почувствовал, что Мириам крепко впилась пальцами в мою руку, так что я ощутил боль. На глазах от боли выступили слезы. Я хотел вырваться, но не получилось. Я не мог пошевельнуться, ни один мускул меня не слушался. Я даже не мог посмотреть ей в лицо.
— Почему ты делаешь это? — жалобно застонала Мириам. — Почему ты делаешь это со мной?
Ворота дрогнули. За призрачными линиями что-то начало принимать образ… Я услышал, как ко мне приближаются невероятно громкие шаги. Белое привидение. Это не ангел…
Почему ты делаешь это со мной?!
Сильнейшим усилием воли я сбросил видение этой страшной погони и, задыхаясь от крика, открыл глаза.
Еще несколько мгновений я лежал, пытаясь ровнее и спокойнее дышать, и ждал, что мой пульс, который ощущался во всем теле, нормализуется. Это сон. Всего лишь сон, и ничего больше. Я знал об этом, когда спал, теперь я понимал это. Моей жизни ничего не угрожало, это был ночной кошмар, беспокойный, жестокий и пугающий, но все же это всего лишь игра какой-то химии в извилинах моего мозга, причудливо превратившаяся в путешествие в Иерусалим. Чего же еще я ждал после такого дня, как этот, и в такой местности, как эта, черт возьми?!
Это не сработало. Я пытался логически мыслить, но в данный момент логика в высшей степени не работала, и то, что я до сих пор воспринимал скорее как приятное — тот трюк, что ты знаешь, что ты всего лишь спишь, и поэтому переживаешь ночное видение как приключение, — вдруг превратилось в бумеранг. У меня не было ощущения, что я пробудился. Может быть, я открыл еще одни ворота и шагнул в них, оказавшись на новом уровне адской игры?
Да это просто безумие!
Хотя я точно знал, что мне, скорее всего, станет плохо, я все же поднялся одним рывком и принудил себя открыть глаза и быстро оглядеться по сторонам. У меня тут же закружилась голова, да так быстро и сильно, что я чуть не упал с края кровати. Комната была такая же убогая и удручающая, как и в моих воспоминаниях, но это все же была нормальная комната. Никаких дверей в виде крыльев летучей мыши, ведущих в безумие преисподней.