От порога за горизонт
Шрифт:
Сахара
Неожиданно и резко раздался мощный взрыв и протяжные крики: «Алла-а-а-ах ва-акбар!». Китаец резко и ловко спрыгнул с кровати, схватил камеру и выбежал из комнаты, аргентинка Паула спокойно спала на втором ярусе, даже не шелохнувшись. Я в панике вскочил на ноги, и, стоя в одних трусах посреди комнаты, пытался осознать происходящее и сообразить, что делать. Часы показывали четыре утра. В следующую секунду раздался еще один взрыв. И вместе с ним все мечети в городе в один миг затянули мотивы. «Алла-а-а-а-ах вакбар…»
Только тогда я понял. Это был призыв к утренней молитве. Шел Рамадан.
– Так и поседеть можно, – пробурчал я себе под нос и вновь прилег, пытаясь еще немного поспать перед дорогой.
Но ничего не выходило. Я встал, натянул джеллабу, плеснул водой в лицо, почистил зубы и отправился на крышу.
Солнце начинало вставать над городом, отбрасывая первые лучи на желто-коричневые крыши с кругами спутниковых антенн. Белые свежие простыни покачивались на сушильных веревках. Передо мной открывался тесный и колоритный Фес. Такой аутентичный, пленительный и манящий. Я сделал легкую зарядку и, прежде чем вернуться в комнату, немного постоял на краю крыши, пытаясь напоследок надышаться этим городом, насладиться его очарованием, зафиксировать в памяти. Ведь неизвестно, попаду ли я сюда еще когда-нибудь.
За завтраком мы встретились с Катей и Степой, они выглядели отдохнувшими. Спустилась Паула, блаженно позевывая. Я подумал: «Крепкий сон – признак душевного спокойствия и хороших нервов. Вот бы мне так». Поев и простившись с Фесом, мы взяли курс на Сахару.
Дорога в новые места всегда пробуждает внутри меня радостный трепет, словно предвкушение перед встречей с прекрасным. Пейзажи сменялись один за другим: мелькали зеленые луга с коровами и овцами, каменистые горы, леса с обезьянами. Проезжая небольшие поселения, мы периодически останавливались в них перекусить. Там нас с интересом рассматривали. Моя джеллаба пользовалась популярностью. Мне жали руки, одобрительно кивали, улыбались и кричали изо всех углов и окон: «Эй, good джеллаба, my friend!».
На обочинах дорог продавались апельсины: они лежали в мешках, как у нас картошка или лук. Трудно не удивляться подобной картине. Вскоре растительность вовсе пропала, изредка встречались лишь сухие колючие кусты и блеклые кактусы. Окрестности стали напоминать пейзажи марсианских фотографий. Безжизненные каменистые просторы с пыльно-красноватыми оттенками расстилались вокруг.
Стало понятно, что мы въехали на территорию Сахары. Вообще, песчаные образования являются лишь частью огромной пустыни. В большей массе она состоит из каменистых пыльных полей с редкой растительностью.
Дальняя дорога здорово вымотала нас, а безжизненный пейзаж и невыносимая жара угнетали. Мы ехали молча. Тонкие дворники со скрипом смахивали пыльный налет со стекла. Вдруг на горизонте появились песчаные дюны. Они светились золотом в ярких лучах африканского солнца. Глаза мои округлились, сердце начало стучать быстрее, восторг и предвкушение чуда овладели мной. Наши взгляды устремились к горизонту, Степа жал на педаль газа и приговаривал:
– Как красиво! Как красиво!
Наша изрядно запылившаяся машина приехала в небольшую деревушку под названием Мерзуга, расположенную рядом с дюнами эрга Шебби [7] . Стоило заехать в поселение, как машину атаковали берберы в ярких национальных костюмах с предложениями ночлега и экскурсии. В Мерзуге имеются гостиницы с комфортабельными номерами, от которых можно самостоятельно пешком добраться до дюн за 15–20 минут, но в моей детской мечте не было никаких гостиниц и отелей: мне хотелось провести ночь в палаточном лагере среди песков величественной пустыни.
7
Эрг Шебби – эрг (территория, покрытая песчаными дюнами) на юго-востоке Марокко, один из двух значительных эргов в Сахаре на территории страны.
Степа и Катя договорились за 350 дирхамов (с человека) купить спальное место в лагере, добравшись туда на джипе, и сразу уехали. Я же решил еще поторговаться, так как знал, что можно отвоевать у берберов еще хотя бы 50 дирхамов. Я это понял по интонации и легкости, с какой они снизили тариф для моих попутчиков. Деньги у меня имелись, но внутри вновь пробудился азарт. Мне удалось сторговаться до 300 дирхамов. И средство передвижения я выбрал иное.
На небольшой земляной площадке лежали верблюды, лениво жуя сухую траву. Толстый энергичный бербер что-то рассказывал мне с той характерной интонацией, с какой произносятся плоские шутки и пошлые анекдоты. После каждой истории он смеялся во весь голос со своих же слов и постоянно называл меня Аладдином.
Когда все приготовления были сделаны, меня посадили на ленивого верблюда по имени Джимми Хендрикс и вручили проводнику-марокканцу, которого звали Ванна. На голове его был истасканный тагельмуст [8] сине-голубого цвета, пропитанный потом и грязью. Кусок засаленной ткани скрывал от песчаного ветра почти все лицо. Лишь проницательные янтарные глаза, над которыми нависали черные массивные брови, видны были в узкой открытой полоске смуглой кожи. На лбу, вокруг глаз и между бровей ползли глубокие морщины. Будто всю свою жизнь этот человек странствовал по пустыне, щуря глаза от песчаных ветров, которые выветрили с его лица, как из сухой потрескавшейся земли, влагу. Ванна был неразговорчив и задумчив, он совсем не понимал английского, поэтому мы ехали в непринужденном молчании.
8
Тагельмуст – крашеный в цвет индиго головной убор из хлопка, который сочетает качества вуали и тюрбана. Полоса ткани может достигать в длину 10 метров.
Теплый ветер приятно ласкал волосы и плечи, джеллаба то облипала тело, то развевалась, как флаг. Наш маленький караван, состоявший из трех верблюдов, которые везли меня одного, медленно полз среди безмолвных песков. Я сидел на спине верблюда, между пушистых горбов, смотрел на золотистые дюны, кажущиеся бескрайними, и наслаждался тишиной, ощущая в душе спокойствие и умиротворение. Но вскоре мое творческое нутро взяло верх. Я слез и начал фотографировать пустыню, следы на песке, моего проводника и сам караван.
Ванна все удивлялся, пытаясь меня усадить на законное место, почему это я заплатил деньги, чтобы ехать на верблюде, а вместо этого бегаю вокруг него и фотографирую. Лишь отсняв желаемые кадры, я поддался уговорам проводника и вновь уселся на Джимми Хендрикса.
Из-за дюны выполз многочисленный караван, растянувшийся на несколько десятков метров, – это были китайцы. Я это понял еще издалека, по тому, с какой частотой они фотографировали все вокруг. Поравнявшись, азиаты тут же направили в мою сторону объективы камер, снимая кортеж, состоящий всего из одного человека, на котором красовалась джеллаба. Я сделал серьезное надменное лицо, чтоб лучше сжиться с надуманным образом влиятельной особы. Так мы и прибыли в лагерь.
Там уже находились Степа и Катя, две немки и берберы в национальных костюмах. Синие и желтые ткани их нарядов в пустыне выглядели еще красочнее. Лагерь состоял из двух больших шатров – административного и другого, служащего столовой, и маленьких – туалета и душа (да, там был душ, что вызвало особенный восторг) и нескольких шатров-комнат, где мы и расположились. Внутри них имелись матрасы и даже розетка. Пока мы размещались, местные угощали нас арахисом и моим любимым чаем с мятой – казалось, здесь он был еще вкуснее.