От ведьмы слышу!
Шрифт:
Меня это разозлило.
— Я приехала сюда не по своей воле. Я стала Госпожой не потому, что сама так пожелала. И если вы считаете меня кем-то вроде глупенькой секретарши, при помощи которой можно снимать климактерический стресс, то вы глубоко ошибаетесь! В ответ на мое приветствие вы не дали мне положенного по обряду ведьм благословения. И я имею полное право сейчас же уехать в Россию! Ищите себе другую… болонку для пинков!
Я развернулась и пошла прочь — к выходу. И тут меня остановил голос Матери Трансценденции:
— Останьтесь. Мы вас проверяли.
— ?!
— Вы нам подходите. Не обращайте внимания на то, что
— Пусть посещает официальные собрания в положенной ведьмам форме, — сурово отрезала Мать Забота.
— Она учтет это. Госпожа Викка, можете быть свободны.
Я прищурилась:
— До какого времени?
— Что?
— До какого времени я могу быть свободна?
— Разумеется, до следующей полуночи. Да, и вот еще что… Благословенны будьте.
— Вам того же, — тихо рыкнула я и чуть ли не бегом вынеслась из зала Трибунала.
Серпентарий? Да по сравнению с этими лицемерными тетками серпентарий покажется кружком любителей оригами!
Видимо, Матери Ведьмы разозлили меня настолько, что я не заметила, как несусь на приличной скорости над верхушками деревьев, не пользуясь при этом ни помелом, ни «драконоформой». Это меня ярость окрылила…
Возле своего домика я снизилась и постаралась успокоиться. Ведь это только начало. Мне предстоит терпеть такие выходки еще целый год (причем на благотворительных началах: титул Госпожи Шабаша никаких материальных поощрений не предусматривает). Целый год не видеться с родными… Переживать, как там дочки. Не болеет ли мама. Не задумал ли прогуляться налево любвеобильный супруг… А еще…
Как ты там, мой бесстрашный капитан Яська? И в каких ты сейчас морях?
Я машинально покрутила широкий полый браслет, в котором хранились локоны бесшабашного сынули. Браслет заиграл тихую мелодию «Просьбы о колыбельной», песенки, стихи для которой написал мой муж, еще тогда, когда мы ждали рождения Ярослава…
Сочини колыбельную нашему сыну. Может быть, пропоешь ее вместо меня В час, когда, все созвездия щедро рассыпав, Ночь забудет о бедах прошедшего дня. Пусть мотив ее будет, как жизнь, незатейлив, А слова безмятежны, чисты и нежны. И под песенку эту лампаду затепли, Чтобы мальчику снились счастливые сны. Да, я знаю, ты любишь тревожные сказки. И все песни твои — словно к бою призыв… Но ребенок пусть будет отважен и ласков, Не стыдится слезы, не страшится грозы. Пусть…В моем сознании еще звучала песня, утешая и делая пустыми и никчемными все волнения, связанные с глупыми тетками из Трибунала. Я прижала прохладное серебро браслета к разгоревшейся щеке, словно убирая беспокойство и боль. Словно расслышав тихий Яськин голосок: «Мам, ты не переживай. Все получится!..»
— Конечно, сынок… — беззвучно прошептала я.
И тут ночь буквально взорвалась непонятным отвратительным шипением и каким-то похрюкивающим визгом! И источником звуков было крыльцо моего домика!
Негодяи! Ни минуты покоя! Очередное покушение, что ли?!
Я поторопилась и увидела на ступеньках настоящее кровавое побоище. Покушение имело место. Но покушались, слава святой Вальпурге, не на меня. Здоровенный еж трепал тощенького, жалкого, почти уже дохлого ужика.
— Садист! — прохрюкала я ежу на его языке. — Отпусти его немедленно.
Ёж мне, разумеется, не ответил. Но по исходящим от него феромонам я поняла, что он желает мне валить куда подальше и не отнимать у него добычу.
Мне почему-то стало жалко безобидную змеюшку. Аж до слез. Ей досталось сегодня так же, как и мне, — ни за что ни про что. Поэтому, ежик, извини…
Колючий паршивец застыл, подняв лапки, от моего заклинания. Уж с разодранной спинкой валялся на крыльце, как кусок испорченного кабеля.
— Брысь, — сказала я окаменевшему ежу, тот очнулся и дунул в кусты. А ужика я брезгливо взяла за кончик хвоста и внесла в дом.
— Буду тебя лечить, а также кормить и всячески о тебе заботиться, — сказала я бедолаге. — А то мне тут совсем одиноко без живой души.
Уж, по-моему, был не против перспективы пожить со мной в одном доме.
— А звать я тебя буду Баронетом, — улыбнулась я. — Классная кличка для змейки.
…Баронет (в смысле, ужонок, которого я спасла от неминучей гибели в лапах ежа) на удивление быстро оклемался. Ночью, перед тем как лечь спать, я оставила его на полу кухни, прикрыв раны на змеином тельце пропитанной бактерицидкой марлей. Утром же, выйдя на кухню, я с удивлением увидела, как змееныш поблескивает свежей, напоминающей полированный гагат, шкуркой и энергично ползает по полу.
— Однако! — только и сказала я. Ужик меж тем изогнулся телом в красивой «S», а потом резко распрямился и подполз к моим босым ногам. Требовательно ткнулся мокрой холодной мордочкой в пальцы (ощущение не из приятных).
— Эй, тебе чего надо? — Я на всякий случай отпрыгнула. Змей я, конечно, не боюсь, любую гюрзу или кобру обезвреживаю в момент, но все-таки…
Мне показалось, что змееныш смотрит на меня выжидательно и с укоризной. Мол, приручить приручила, а отвечать кто будет, как завещал великий автор «Маленького принца»? Приручила — отвечай. В данном случае — корми.