Отчаянная девчонка
Шрифт:
5. К тебе заходит доктор и восторженно восклицает: «Так это ты спасла президента!».
4. А когда ты смущенно что–то бормочешь, доктор с придыханием заявляет: «Теперь ты национальная героиня!».
3. Сообщив, что у тебя сломано запястье, и что тебе придется шесть недель носить гипс до локтя, он, вместо того, чтобы дать тебе леденец, просит у тебя автограф.
2. Ты ждешь, пока тебе придут накладывать гипс, и тем временем смотришь телевизор. По всем каналам показывают срочный выпуск новостей, в котором говорится, что полчаса
Ту самую, на которой запечатлена ты, сморгнувшая во время съемок.
Ту самую, где волосы у тебя торчат в разные стороны.
Ту самую, которую ты никогда никому не показывала из страха, что тебя засмеют.
И наконец, первый признак того, что твоя жизнь кардинально изменилась:
1. Когда ты, увидев на экране самую неудачную свою фотографию, вопишь от ужаса, в палату врываются тридцать телохранителей, вооруженных пистолетами, и спрашивают, что случилось.
7
И вот только тут–то до меня понемногу начало доходить, что, собственно, произошло. Нет, я, конечно, знала, что произошло. Я знала, что прыгнула на мистера Соседская Девчонка и тем самым помешала ему выстрелить в президента. Но я не слишком–то задумывалась над тем, что спасла жизнь лидеру мировой демократии.
По крайней мере, до того, как родители вбежали ко мне в палату (мне уже наложили гипс и я видела свое лицо по всем телеканалам), испуганные до невозможности.
– Саманта! – закричала мама? сжимая меня в объятьях и основательно сдавив больную руку (кстати, мне никто не предложил даже аспирина). Мне казалось, что девочка, спасшая президента, заслуживала болеутоляющего, но, по–видимому» я ошибалась.
– Господи, как мы перепугались!
– Привет, мам, – слабым голосом выговорила я. Я решила давить на жалость, поскольку не знала, сообщили секретные службы родителям о том, что я прогуляла занятия, или нет.
Однако они, похоже, ничего не знали, а если и знали, то решили пока тактично промолчать.
– Саманта, – повторяла мама, гладя меня по голове. – Ну как ты? Как твоя рука? Что–нибудь еще болит?
– Нет, – тихо и жалобно отозвалась я. – Рука ничего. Со мной все в порядке.
На всякий случай я продолжала говорить умирающим голосом.
Но, наверное, не стоило так волноваться. Родители вообще не вспоминали про художественную школу и были безумно счастливы тому, что со мной все в порядке.
– Если тебе недоставало нашего внимания, Сэм, стоило просто об этом сказать. Совершенно необязательно было бросаться под дуло пистолета, – ласково пошутил папа.
Очень смешно.
Работники секретной службы не стали нарушать семейную идиллию и тактично вышли. Но ненадолго. Оказалось, им надо было меня допросить, а так как я несовершеннолетняя, сделать это можно было только в присутствии родителей.
Вот отрывки нашей беседы:
СЕКРЕТНЫЕ СЛУЖБЫ: «Ты знала того человека с пистолетом?».
Я: «Нет, я его видела в первый раз в жизни».
СЕКРЕТНЫЕ СЛУЖБЫ:
Я: «Нет, ни слова».
СЕКРЕТНЫЕ СЛУЖБЫ: «Совсем ничего? Даже когда спускал курок?».
Я (с изумлением): «А что, он должен был что–то сказать?».
СЕКРЕТНЫЕ СЛУЖБЫ: «Ну, да, например: «Это тебе за Марджи!» или что–нибудь похожее».
Я (совсем уже с изумлением): «Кто такая Марджи?».
СЕКРЕТНЫЕ СЛУЖБЫ: «Ну, это так. Нет никакой Марджи».
Я: «Нет, он ничего не говорил».
СЕКРЕТНЫЕ СЛУЖБЫ: «Ты не заметила что–то необычное в его облике? Что–то, что привлекало бы внимание?
Я: «Заметила. Пистолет».
СЕКРЕТНЫЕ СЛУЖБЫ: «А что–нибудь, кроме этого?».
Я: «Хм, вроде, ему очень нравилась песня «Соседская девчонка»...».
И так, час за часом. Время шло, а я все повторяла и повторяла эту – раз пятьсот. Когда я уже была без сил, папа твердо сказал:
– Господа, простите, но моя дочь очень устала. Ей надо отдохнуть.
Как ни странно, секретные службы отнеслись к его словам с пониманием, поблагодарили меня и ушли… Правда, двое телохранителей остались у дверей снаружи. Об этом мне сообщил папа, вернувшись из Макдоналдса: он ходил за едой. От больничного меню просто воротило – мне принесли какой–то пирог с фасолью и морковкой. Неужели медперсонал не понимает, что пациенты и так плохо себя чувствуют. Зачем же ухудшать их состояние этой унылой кормежкой?
Меня не очень–то обрадовала перспектива провести ночь в больнице, но парни из секретной службы сказали, что это ради моей безопасности.
«Но ведь вы уже поймали того парня!» – пыталась возражать я.
Тогда мне объяснили, что мистер Соседская Девчонка (они его называли «Стрелявший») хранит молчание, и они боятся, что он член какой–нибудь террористической группы, которая, возможно, собирается мне отомстить.
Естественно, после этих слов мама пришла в ужас и немедленно позвонила Терезе, чтобы та проверила, заперта ли входная дверь. Телохранители заверили, что наш дом надежно охраняет вооруженное спецподразделение. Более того, они не подпускают к моей семье журналистов. Именно этот факт произвел на Люси самое сильное впечатление.
Вечером она взволнованно сообщала мне по телефону:
– Боже мой! Я так настаивала, чтобы ребята из CNN показали другую твою фотку! А они – впрочем, ты сама знаешь – взяли ту ужасную, со школьного удостоверения. Я им говорила: «Парни, вы что! В жизни она намного симпатичнее!» и пыталась подсунуть тот снимок, который бабушка сделала на Рождество. Ну, помнишь, где ты в платье «Esprit», которое было вполне ничего, пока ты его не покрасила в черный цвет. Так вот, открываю я дверь, и на меня тут же накидывается куча народу с вопросами типа: «Скажите, какие чувства испытывает сестра национальной героини? » И только я хотела рассказать, что именно испытываю, ну в смысле, какие суперчувства, как ребята в черных пиджаках буквально втолкнули меня обратно, говоря, что это в целях моей же безопасности. И теперь все–все будут думать, что я сестра какого–то страшилища – нет, правда, Сэм, не обижайся, но так уж ты вышла на том снимке – и мне ужасно–ужасно неприятно!