Отчет Брэдбери
Шрифт:
Рвота прекратилась. Испражнения кажутся нормальными. Сегодня у него был стул два раза, оба раза нормальный. Я проверила его на кровь и глисты. Почему проверила? Я — копролог, роюсь в испражнениях. О моче я ничего не могу сказать. А еще у меня запор, чего почти никогда не бывает. Хотя у того, кто лежит в кровати, реакция симпатическая. Я ем сушеный чернослив. Предложила ему несколько штук, и он их съел. Бедняга проголодался. Он проглотил чернослив, не жуя. Я поджарила ему на обед куриную грудку. Как будто он питается регулярно. Но сейчас уже день, время обедать, и я понесла грудку наверх. Он с отвращением скривился. Это была инстинктивная реакция. Вид и запах грудки вызвал у него отвращение. У меня в буфете стояли две бутылочки детского питания, оставшегося с июня, когда — была здесь с детьми. Говядина с овощами, горох с рисом. Я попыталась покормить его с ложки. Он не открыл рта. Я разогрела в микроволновке пиццу, нарезала ее на небольшие кусочки. Все зря. Потом он увидел чернослив и стал есть. Я принесла ему банан. Очистила и отломила маленький кусочек. Он съел его и весь оставшийся банан без колебаний. Он съел небольшое соцветие сырой брокколи, которая начала коричневеть. Съел целую морковку, которую я держала перед ним, пока он кусал, а также ломтик груши. Я задумалась, откуда он получает белок. На ужин в качестве эксперимента я приготовила
Мы заканчиваем с подгузниками. Какое счастье. Клону, похоже, не нравится мое вмешательство. Возможно, оно оскорбляет его чувство собственного достоинства. Я этому не удивлюсь. Ранним вечером, после ужина, я пошла к нему, чтобы проверить подгузник. Заглянула в комнату. Он спал. Я наклонилась над кроватью и стала снимать с него пижамные брюки. Он открыл глаза. Увидев меня, понял, что я собираюсь делать, и отодвинул мою руку. Он сорвал с себя подгузник, оказавшийся чистым и сухим, и бросил его на пол. Он был зол. Оскорблен, как я теперь думаю. Я испугалась, что он впадет в ярость. Физически я ему не соперник. Правда, он очень слаб. Он потянул брюки, прикрылся, потом сел на кровати. Он не смотрел на меня. Он медленно передвигал себя по кровати так, чтобы сесть на ее край и опустить ноги на пол. Он обхватил голову руками и оставался в такой позе достаточно долгое время. Я подумала, что он плачет, но он не издавал ни звука. Потом он встал. Он в первый раз встал с постели. Он пошатывался. Я боялась, что ноги его не удержат. Я подошла к нему и взяла за руку. Я говорила с ним ласково, как могла. Я сказала:
— Все в порядке. С тобой все хорошо. И дальше все будет хорошо.
Он направился к двери. Он двигался очень медленно. Я не отпускала его руку, чтобы помочь удержать равновесие.
— Тебе нужно в туалет? — спросила я.
Я не знала, что он собирался сделать. Может быть, просто хотел уйти. Трудно сказать, понимал ли он мои слова. Он не смотрел на меня, когда я говорила с ним.
— Давай покажу, где это, — предложила я.
Мы вместе спустились в прихожую. Он едва волочил ноги. Он был очень слаб, дезориентирован и ошеломлен. Я пошла с ним в туалет. Подняла крышку унитаза, подняла сиденье, потом нажала кнопку смыва, чтобы показать, как это работает. Он посмотрел на меня. На его лице застыла невыносимая печаль. У меня заболело сердце. Это было лицо Рэя. Он стоял перед унитазом. Его колени дрожали. Он походил на сгорбленного старика. Он просто стоял. Я подумала, что он, вероятно, никогда раньше не мочился в унитаз, что клоны-мужчины мочатся в длинные металлические желобы, какие имеются на стадионах для игры в бейсбол, что они используют унитазы только для дефекации, а может, они мочатся сидя. Возможно, он никогда не пользовался унитазом. Я не представляла себе, как показать ему, что надо делать. В конце концов до меня дошло, что он, вероятно, просто-напросто ждет, пока я выйду и оставлю его одного. Я вышла в прихожую. Я оставила дверь открытой и встала там, где он не мог меня видеть. Через пару секунд он закрыл дверь. Я боялась, что он упадет и разобьет голову об унитаз или о бачок, но оставалась снаружи. Я услышала шум воды, льющейся в унитазе. Когда он открыл дверь, я взяла его за руку. Он не смотрел на меня. Мы прошли по прихожей и вернулись в спальню. Я помогла ему лечь на кровать.
— Вот и хорошо, — сказала я.
Он лег на спину, лицом к стене.
Самое странное. Я сидела рядом с ним, пока он лежал в кровати. Часа в два пополудни. Было жарко. На нем была синяя укороченная пижама моего мужа, он лежал поверх одеяла, в полудреме. Я пела ему уже полчаса, пытаясь его успокоить, показать свою доброту. Человеческую доброту, чуть не написала я. Негромко пела «Три маленькие рыбки». «Страну Неверлэнд». «Покажи мне дорогу домой», обе версии. Песни, которые пела мне мать, а ей — ее мать. Я пыталась вспомнить колыбельные, но не могла. Хорошо, что я не подумала о «Баю-бай, малыш», иначе бы обязательно ее спела. Я спела «Норвежский лес», старую песню «Биттлз», которую любила моя мать. Я подумала — интересно, пел ли ему кто-нибудь когда-нибудь, слышал ли он вообще, как люди поют? Ни с того ни с сего он завопил. Словно мартовский кот перед схваткой с соперником. Я перестала петь. Он сел. Взглянул на тыльную сторону ладоней, потом начал неистово тереть ими о ноги. В одно мгновение он обезумел. Начал хватать и тянуть кожу на руках. Потом стал проделывать то же самое с голенями и лодыжками, в безумии метался, поочередно пытаясь содрать кожу с ног и рук. Похоже, ему казалось, что по его коже бегает что-то живое. Не знаю, спал ли он, был ли это сон, или он бодрствовал, и это была галлюцинация. Я положила руки ему на плечи и мягко заставила снова лечь на кровать. Там ничего нет, сказала я. Засыпай. Ничего нет. Как только я убрала руки, он снова поднялся и стал себя царапать. Это продолжалось около пяти минут, при этом он вопил, не переставая. Затем все прекратилось. Он откинулся назад, упал и мгновенно уснул. Может быть, он все это время спал. Я не знаю.
Он меня напугал. Полчаса назад я сидела на кухне за компьютером и писала эти записки. Я подняла взгляд. Он стоял у самой двери столовой. Он смотрел на меня. Я не слышала, как он спустился. Он сделал это беззвучно. В его позе не было ничего угрожающего, ему просто было интересно, чем я занимаюсь. Было странно и больно видеть его, одетого в пижаму моего мужа и похожего на Рэя как две капли воды. Отец, Сын и Святой дух. Я налила ему чашку фруктового пунша. Больше у меня ничего не было. Он выпил пунш, не сходя с места, прямо из чашки, без соломинки, без поильника. Он открыл холодильник, потому что только что видел, как я это сделала. Стал трогать все внутри. Когда он чего-то касался, я это называла — хлеб, сыр, масло, яйца, словно учила его языку. Кто знает, что ему известно? Он открывал шкафчики, и я называла вещи, к которым он прикасался. Он был очень осторожен, чтобы не сдвинуть что-нибудь и не разбить. Он включил воду в раковине, затем выключил. Посмотрел на мой компьютер, стоящий на столе, но не дотронулся до него. Похоже, больше всего его заинтересовали фотографии в рамках, висящие на стене возле полки с поваренными книгами, а также керамическая банка для печенья в виде медведя. Когда он решил, что достаточно увидел и услышал, мы снова пошли наверх. Ему было тяжело подниматься по ступенькам. Я подвела его к постели и сидела рядом, пока он не заснул. Все было очень мирно и дружелюбно, словно мы — старики-соседи, но один из нас немой. Итак, он больше не лежачий больной, не прикован к постели. Что мне теперь делать?
Понедельник. 20 июля, 22:30.
Сегодня никаких галлюцинаций. Я не заметила ни одной. Думаю, самое худшее позади. Он уже может бодрствовать довольно долгое время без перерывов. С подгузниками покончено. Когда ему нужно помочиться или сходить по-большому, он пользуется туалетом. Похоже, он знает, что делать, и благодарен за то, что ему позволяют справляться самому. Он больше не воет. Сейчас он сидит рядом со мной на кухне, пока я пишу эти строки. Он наблюдает за тем, что я пишу, без особого интереса, потягивая из кружки горячий чай. До сих пор не разговаривает. Может, он умеет читать? ____не разговаривал, пока ему не исполнилось три. Двое других заговорили рано. Наш педиатр сказал, что он заговорит, когда будет к этому готов. Так и случилось, после чего мы не могли заставить его замолчать. Теперь он — философ. Может быть, клон тоже не готов. Господи, он ведь не малыш. Могу сказать, что он по натуре вежлив и спокоен, особенно теперь, когда его организм освободился от наркотиков. Сегодня он держится на ногах увереннее, но все же он еще слаб. Уже поздно. Ему пора спать. Мне надо проводить его до кровати, но мне нравится сидеть рядом с ним.
Они звонили сегодня утром. Ровно в восемь. Клон еще спал. Я только что вернулась, сделав молниеносную вылазку в магазин. Я боялась оставлять его одного. Я купила продукты и сок, а также дешевенький интерком, чтобы слышать его внизу, пока он спит. Планы изменились. За ним приедут на день раньше. Завтра в восемь вечера. Я должна подготовить его к отъезду, хотя мне забыли сказать, что именно нужно сделать. Надо проверить, есть ли у него чистая одежда. Упаковать сумку с кое-какими вещами, чтобы он взял ее с собой. Думаю, мне будет жаль, когда его увезут. Наверное, я бы не отказалась провести с ним лишний день. Ладно, хватит. Потеряв Рэя, ты потеряешь их всех. Мне гораздо труднее расстаться с ним, чем кажется.
Он проспал всю ночь. Он нуждался во сне. Мы гадали, снятся ли клонам сны. Конечно, снятся. Я замечала, что он видит сны. Если как следует поразмыслить, этот вопрос покажется глупым. Нам было бы уютнее, если бы мы могли верить в то, что они не видят снов. Я ничего не знаю о природе его сновидений. Могу лишь сказать, что прошлой ночью ему явно снился сон, и, учитывая звуки, которые он издавал, явно не счастливый. С тех пор, как он живет у меня, я тоже не вижу счастливых снов.
Я провела с ним большую часть дня, бродя по дому, показывая разные предметы и называя их. Теперь всякий раз, просыпаясь, он желает встать. Нет никакого способа удержать его в постели. Я его понимаю. Он слишком долго пролежал в постели. Невозможно удержать его от того, чтобы он не встал и не начал бродить по дому. При этом он вполне может причинить себе вред, по неосторожности или преднамеренно. Правда, до сих пор он не давал мне повода опасаться за него. Я не могу запереть его в комнате. Дверь запирается изнутри. Но, даже если это можно было бы сделать, он ведь не заключенный. Единственный выход — не выпускать его из виду, как маленького, а на случай, когда он спит, у меня есть интерком. Пока он не выказывал никакого желания оставить дом. Я благодарна за это. Он слушает, когда я говорю, что это за предмет, но не повторяет за мной. Жутковато находиться вместе с тем, кто не разговаривает, но, в общем, не так уж плохо. Похоже, ему нравится молчать, и, вероятно, он желает, чтобы я говорила поменьше. Трудно сказать, что он видел раньше, что ему знакомо. Днем за обедом мы посмотрели по телевизору кулинарное шоу. Не могу сказать, смотрел ли он телевизор до этого. Кажется, он лишь слегка заинтересовался. Я порезала ему яблоко, и он все съел. Поджарила зеленую фасоль с луком, сельдереем и морковью, но он не стал есть приготовленные овощи. Дала ему целый персик, сырую фасоль, очищенную морковь и несколько стеблей сельдерея, и он их съел. Закончил обед несколькими ломтями хлеба с маслом, запил полной кружкой молока. На десерт я предложила ему небольшой шарик шоколадного мороженого с шоколадной крошкой. Мороженое ему понравилось, в самом деле понравилось, и я положила добавки. Себе я тоже взяла мороженого. Он отлично умеет пользоваться ложкой. Но я все равно не хочу давать ему вилку или нож.
У нас было несколько неловких моментов. Сегодня утром, после того, как я вернулась из магазина, после того, как мне позвонили, чтобы сообщить об изменившихся планах, я решила принять душ, пока он спит. Я оставила дверь ванной открытой, чтобы услышать, если он начнет кричать. Я уже вылезла из ванны и оборачивала волосы полотенцем, когда вошел он. Я была голая. Он ни капли не смутился. Он спокойно стоял и смотрел на меня. Могу сказать, что его особенно заинтересовала моя грудь, которая даже в свои лучшие времена не была особо красивой, а уж теперь, надо сказать, и вовсе неприглядна. Еще его явно изумили мои гениталии. Интересно, удивился ли он тому, что у меня нет члена? Он из первого поколения клонов, которое, как мы полагаем, не было рождено и выращено женщинами, поэтому он, возможно, никогда прежде не общался с женщинами или вовсе их не видел. Как ни странно, я не смутилась от того, что он на меня смотрит, и не сделала ни одного движения, чтобы прикрыться. Я всегда была застенчивой, даже чересчур. Мое тело всегда было большим и неуклюжим. С мужем я чувствовала себя более или менее свободно, но стеснялась разрешать ему смотреть на меня. Я очень надеюсь, что вела себя так не оттого, что не стеснялась клона, не оттого, что подсознательно не считаю его человеком.
Пробудившись от послеобеденного сна, он был весь покрыт потом. Ломка еще не совсем закончилась. Он позволил мне обтереть его губкой. Он подчинился, хотя не сказал ни слова и не подал знака, что понимает, о чем я говорю. Ему было бы проще принять душ, но я не могла позволить ему идти туда одному, а с ним я тоже не могла пойти. Несмотря на то, что он уже видел меня всю. Я сняла с него верх пижамы, оставив брюки. Расстелила на кровати пляжное полотенце и велела лечь. Наполнила таз горячей мыльной водой. У меня не было подходящей губки, поэтому я взяла махровую салфетку. Я вымыла его шею, руки, плечи, грудь и живот. Потом вымыла его ноги от коленей вниз. Вымыла ступни. Совершенно библейское действо. Мне хотелось, чтобы он перевернулся, чтобы я могла помыть ему спину, но он не стал этого делать. Я пела ему, пока мыла. Я чувствовала себя кем-то средним между сиделкой и гейшей. Я наклонилась над ним, приложив ко лбу влажную ткань. Он потянулся и коснулся моей груди. Прижался к ней всей ладонью. На мне был пуловер с воротником-лодочкой. Ложбинки между грудями не было видно. Смешно. Я сдерживалась, чтобы не потереться об него. Он уже видел мою грудь, и я подозреваю, что ему хотелось ощутить, какая она на ощупь. В его прикосновениях не было ничего агрессивного или открыто сексуального. Он был робок и нежен. Я приняла это за вполне исследовательское, любознательное движение. Он был любопытным. Это было сладко. Я так и сказала. На мне был лифчик. Я позволила ему задержать там руку.