Отцовская скрипка в футляре (сборник)
Шрифт:
— Правильно, Щербаков, я в здравом уме и твердой памяти. И я займу круговую оборону. Защищаться буду до последнего зуба во рту, до последнего ногтя на пальце. Вы позабавили меня пикантной историей. Уверен, что авторы детективных романов щедро бы заплатили за такой сюжет. Но ведь сюжет-то, Щербаков, голый. Я подозреваю, что доказательств у вас к нему — с гулькин нос. В законах наших советских я, хотя и не так, как вы, но все-таки подкован и знаю основополагающий принцип: не обвиняемый должен доказать свою невиновность, а вы, товарищ, гражданин или как вас там… следователь — мою вину. И не только мне, но и высокому советскому суду и общественным организациям, которые до суда станут
Мартовский день выдался мглистым, ненастным. Но сейчас ветер раздвинул облака, приоткрыл дорогу солнечному лучу. В свете этого луча ярко заблестел на лацкане добротного пиджака Чумакова знак заслуженного энергетика, а над грудным карманом планка наградных ленточек…
Денис опустил взгляд, сказал грустно:
— Вы правы, Чумаков, моя обязанность доказывать вашу вину. Постараюсь исполнить свой долг. Наберитесь терпения. Но прежде вопрос: вы помните голос Кругловой?
— Откуда мне его помнить? Она не пела мне соло и не было у нас дуэтов.
— Я познакомлю вас с магнитофонной записью показаний Кругловой, данных ею два дня назад в Шараповском районном отделе внутренних дел. Вот идентичный записи протокол допроса Кругловой, собственноручно подписанный ею.
Вращались головки магнитофона. С легким шуршанием двигалась пленка. Звучал голос Кругловой. Чумаков, развалясь на стуле, как в кресле, сидел, расстегнув пиджак, будто в президиуме на скучном совещании слушал скучный доклад… На мгновение показалось, что Чумаков, вопреки здравому смыслу, вопреки всему происходящему, задремал. Денис собрался было окликнуть этого непостижимого подозреваемого…
«…Ведь видела я, видела ясно, что у березы дожидался Юрия злодей…
— Да кто же там стоял, в конце концов, у березы? Бандит, что ли, уголовник какой, вам известный? Может, Кешка Сморчков — тогдатошная гроза здешних мест? В ту пору как раз объявлен был на него всесоюзный розыск.
— Нет, не гроза… А гордость и краса здешних мест — Федор Иннокентьевич Чумаков…»
Голос Кругловой, казалось, набрал силу и заполнил всю комнату. Денис заметил, как напряглись, будто свинцом налились мускулы лица Чумакова, отвердели и разом обмякли. И по его холеному, закаменелому сейчас лицу, морща кожу, волной проскользнула дрожь. Денис понял, как жутко этому человеку, какой невероятной ценою дается ему его напускное спокойствие.
Но ни упоминание о взятках, ни сделанные экспертами подсчеты ущерба, нанесенного государству, не поколебали невозмутимости Чумакова… А когда затих в динамике магнитофона голос Кругловой, Чумаков, словно бы и на самом деле очнувшись от забытья, потер рукою веки, усмешливо посмотрел на Дениса и сказал также усмешливо:
— Я говорил вам уже, что авторы детективов оторвут с руками у вас этот сюжет. Вы даже Чехова превзошли. Помните у него «Сюжет для небольшого рассказа»? Вы создали сюжет для небольшого романа. По всем канонам. Женщина — вамп. Роковая страсть к растленному юнцу, а за спиной у них не то, как изволила она выразиться, «злодей», не то благородный обманутый слепец. — Он вопрошающе посмотрел на Дениса и продолжал напористо: — Прелюбопытнейшая получается картина. Дама без определенных занятий и, мягко говоря, не самых строгих правил, не затрудняя себя ни фактами, ни логикой, обвиняет во всех смертных грехах человека, имеющего определенные заслуги и перед областью, и перед нашей энергетикой. А старший следователь областного УВД — некто Щербаков, не затрудняя себя анализом объективности и достоверности так называемых показаний Кругловой, высказывает мне черт знает какие-то подозрения. Право же, при нашей первой встрече вы показались мне порядочнее и, простите за такую наивность, умнее.
«Действительно,
Чумаков говорил назидательно и возмущенно:
— Видно, уроки истории не пошли вам впрок, Щербаков! Мне кажется, вам даже неведомы такие термины, как «фабрикация уголовных дел и клеветнических обвинений», «произвол», «беззаконие», «вымогательство показаний с помощью запрещенных приемов следствия». Между прочим, эти чуждые духу советской юриспруденции методы давно и решительно осуждены нашей партией, и возврат к ним совершенно исключен. Так почему же, по какому праву вы, Щербаков, воскрешаете позорные методы и делаете меня жертвой своих карьеристских ухищрений?!
Как ни убеждал, как ни требовал от себя Денис выдержки, но на такое обвинение он не мог не ответить, сказал горячо, даже с места встал:
— Не кощунствуйте, Чумаков! Не поминайте всуе те горькие факты, не вам ворошить печальное прошлое. Да еще манипулировать святыми для нас понятиями… Вы прекрасно знаете, что уголовное дело против себя старательно фабриковали вы сами. И учтите: я требую от вас не рассуждений о нормах закона и права, а конкретных пояснений по существу высказанных мною подозрений.
Денис сознавал, что после этой тирады Чумаков навсегда станет его беспощадным врагом. Что Чумаков использует все способы, чтобы не просто защитить себя, но и сломать, растоптать его, Дениса Щербакова. Но сказать по-другому Денис не мог. Это было бы изменой Павлу Антоновичу Селянину, поверившему в то, что он найдет убийцу его сына, и старому солдату закона — Василию Николаевичу Стукову, его солдатской клятве: вывести Чумакова на чистую воду. Было бы изменой самому себе.
Чумаков почувствовал перемену в настроении следователя, его убежденность в правоте и силе своей позиции. Застегнул пиджак, подтянул к столу ноги и сказал с неприкрытой ненавистью:
— А что мне, собственно, пояснять? Известная неразборчивостью в своих интимных связях дама неоднократно домогалась моего внимания и намекала мне об этом даже через Селянина. Не добившись желаемой цели и оказавшись под следствием и арестом за махинации с государственным лесом, то есть, говоря языком тридцатых годов, за «экономическую контрреволюцию», она ищет того, кто называется на языке этих деляг «паровозом», то есть человека, который понес бы главную ответственность. Расчет при этом у нее точный и умный: надеется прикрыться моей широкой спиной, надеется, что я вытащу ее из дерьма, что к максимальной мере меня, с учетом моей личности, не приговорят. И она, как второстепенная фигура, отделается сравнительно легким испугом. Мечтает, что я с лихвой из своего кармана покрою подсчитанные вами убытки в сто двадцать тысяч рублей. — Замолк, мысленно взвесив эти убытки, и воинственно предложил Денису: — Опровергайте, следователь Щербаков!