Отцовская скрипка в футляре (сборник)
Шрифт:
— Здравствуйте, Василий Николаевич! Сколько лет, сколько зим! Федор Иннокентьевич передал вам привет и просил не задерживать, — Постников чуть надавил на это слово. — Очень я нужен в тресте.
Хотя Постников ни в словах, ни в поведении не допустил ничего вызывающего, просто держался независимо, все это покоробило и рассердило Стукова. И даже привет от Чумакова, которым бы он еще вчера гордился, показался неуместным: укрыться хочет за широкую спину начальства… И Стуков, вроде бы позабыв все хорошее, что недавно думал об этом человеке,
— Здравствуйте, Постников. Садитесь. За привет, за память — Федору Иннокентьевичу мое спасибо. А что до сроков вашего пребывания здесь — обещать ничего не могу. Пробудете — сколько потребуется следствию.
Не знал Василий Николаевич, какого напряжения стоил Постникову его независимый тон, и потому, уловив строгость в голосе Стукова, Игорь Петрович растерянно проговорил:
— Хорошо еще, что в Таежногорске наша ПМК, а у меня туда командировка. А то ведь ваше приглашение для треста накладно.
— Вас, товарищ Постников, не пригласили, а вызвали. И не для решения производственных вопросов в Таежногорской ПМК, а в связи с начатым нами доследованием факта гибели Юрия Селянина. Поэтому заниматься служебными делами вам будет несподручно. Селянина помните, надеюсь?…
Постникову стало жарко, будто он непосильную тяжесть поднял, и что-то оборвалось у него внутри, даже сердце замерло. Все-таки Юрий Селянин! При жизни торчал на пути и после смерти не оставляет в покое… Сбудутся, наверное, пророчества Вари.
— Помню такого, конечно, — как только мог равнодушно ответил Постников. — Работали в одном коллективе. Но близкого знакомства между нами не было. Он — конторский работник, я — инженер.
Стуков чутко уловил смятение Постникова при упоминании о Юрии Селянине, уловил и напряженную его позу и разом потускневший голос и уже от души пожалел его: «Неужели Кузьма Яблоков окажется в своей версии проницательнее нас, профессионалов?…»
Но спросил спокойно, как обычно вел допрос:
— Стало быть, дружбы не было между вами? А вражды?
И снова от наметанного глаза Стукова не ускользнула тень тревоги на лице Постникова. И все же Игорь Петрович улыбнулся, сказал небрежно:
— Я уже говорил: мы находились на разных служебных полюсах. Он конторщик, бумажная душа. Я — производственник. Все время с автомашинами, с людьми, в рейсах, в ремонтах. Точек соприкосновения практически не было. А коли нет дружбы или хотя бы общения, откуда взяться вражде?
Постникову так понравилась собственная находчивость, что он и плечи подрасправил, и смотреть стал увереннее.
А вот Стукову очень не понравилась неискренность Игоря Петровича. Ну, допустим, дружбы между покойным Селяниным и Постниковым действительно не было, но ведь вражда-то была. Не придумал же Касаткин сцену ревности на гулянке у Жадовой. Ведь угрожал же Постников Селянину расправой.
Неискренность — не в пользу подозреваемого. Но это не противоречит закону. Доказать обоснованность
Поэтому Стуков задал вроде бы сторонний вопрос:
— А с кем все-таки дружил Юрий Селянин?
— Насколько помню, со всеми у него были неплохие отношения. А если говорить о дружбе… Пожалуй, ближе других ему был бульдозерист Николай Матвеев. Они навещали один другого и поклонялись Бахусу вместе, — Постников уже веселее усмехнулся. — Но… жизнь воистину полна парадоксов… Они же были и самыми непримиримыми врагами. Оба питали нежные чувства к Татьяне Солдатовой. Она сейчас работает в бухгалтерии ПМК. Естественно, ревновали один другого к своей избраннице. Перед гибелью Селянин крупно поссорился с Матвеевым в вечернем кафе. Да вы же, Василий Николаевич, были информированы об этом Федором Иннокентьевичем и другими свидетелями.
Стуков кивнул: подозреваемый и не подозревал, каким бумерангом может обернуться его ответ.
— Да. Я знаю. Но вот то, что вы, по вашим словам, человек, далекий от Селянина, а так осведомлены о его личной жизни, не кажется ли вам удивительным, а? Может быть, вы все-таки держали Юрия Селянина в поле зрения? Или кто-то информировал вас о нем?
Если этот инженер чист перед законом и перед памятью Юрия Селянина, он не скроет своей неприязни к нему, не станет умалчивать, что в подробности жизни Юрия посвящала Круглова, не скроет и ревности к Селянину, и даже того, что угрожал ему.
Так решил Стуков и сделал вид, что ответы его не интересуют совершенно. Однако же заметил, как во взгляде Постникова вновь проступила настороженность, хотя тон не утратил уверенности.
— Какие информаторы. Об этом же все в поселке знали. И про его любовь к Солдатовой, и про дружбу с Матвеевым. И про ссору их в вечернем кафе. Ссору видели многие. Сам Федор Иннокентьевич был свидетелем.
Постников стал нанизывать подробности происшествия, которого не видел и не мог видеть.
А Стукова словно бы обожгло: эти же подробности и теми же самыми словами приводил ему Федор Иннокентьевич Чумаков. Прямо-таки смаковал пьяную ссору Матвеева и Селянина. Эти подробности во многом определили тогда позицию Стукова. И другие свидетели тоже самое говорили, будто магнитофонную запись речей Чумакова прокручивали…
И вот снова те же слова и те же подробности. Чумакова эта информация, Чумакова! И ничья другая. Так кому же из них, Чумакову или Постникову, выгодно обвиноватить Матвеева, навести на него подозрение?
Стукова кинуло в жар. Он торопливо утер со лба испарину и уже не сомневался. Чумаков если и не суфлировал Постникову, то кое в чем наставлял перед отъездом в Шарапово. Стуков решил исподволь подвести Игоря Петровича к признанию этого.
— А вы от кого узнали о ссоре Селянина и Матвеева?