Отцы
Шрифт:
Вечером того же дня в квартире Брентенов раздался звонок — у дверей стояли мужчина и женщина с ребенком. В полутемном коридоре ничего нельзя было разглядеть, и Фрида спросила, что им угодно.
— Здравствуй, Фрида, — сказал мужчина. — Не узнаешь?
Какое-то смутное предчувствие шевельнулось в душе Фриды, но она сказала:
— Нет, не узнаю. А кто вы?
— Твой брат Эмиль.
— Ах!.. Кто бы мог подумать! Ну, войди! Здравствуй!.. Вот неожиданность!.. Да входите же!
Эмиль Хардекопф с женой и ребенком вошли. В кухне тоже стоял полумрак, брат и сестра и здесь не могли разглядеть друг друга.
— Заходите
Карл Брентен изумленно вскинул глаза на шурина, которого он впервые в жизни видел и который вместе с женой и ребенком ввалился к нему в дом. Эмиль Хардекопф, мужчина среднего роста, с коротко остриженными волосами, маленькими усиками и небольшими хитрыми глазками, судя по костюму, не очень-то преуспевал. Протянув руку Карлу Брентену, он пробормотал:
— Рад познакомиться!
Затем выдвинул вперед жену, узкоплечую маленькую женщину с черной бархоткой вокруг тонкой белой шеи, грациозно выступавшей из воротничка дешевенького темно-синего платья, отделанного кружевами. На ней была широкополая шляпа из лакированной соломки с кроваво-красными стеклянными вишнями. В ее смуглом лице, быстрых черных глазах, в низком хрипловатом голосе было что-то цыганское. Она подтолкнула вперед своего трехлетнего мальчика и велела ему подать дяде и тете руку.
— Ну, как тебя зовут? — спросила Фрида.
— Эдмонд, тетя Фрида.
— А, ты меня уже знаешь, — рассмеялась она и взяла ребенка на руки. — Значит, тебя зовут Эдмунд. Эдмунд Хардекопф.
— Нет, Эдмонд, — поправил отец.
— Эдмонд… Так, так; редкое имя: Эдмонд. Но ты ведь и мальчик, видно, редкий?
Уселись пить кофе; Вальтера, который играл на улице, послали за пирожными.
Разговор с нежданными гостями вышел принужденный, вымученный. Гости и хозяева украдкой наблюдали друг друга. Эмиль Хардекопф еще не был у родителей и, как он выразился, его не очень-то к ним и тянуло. Он лишь вчера утром прибыл с женой и ребенком в Гамбург и намерен был обосноваться здесь. Эти подробности Фрида с трудом вытянула из него. Жена Эмиля молча сидела за столом, скользила беспокойным взглядом по комнате, рассматривала резной шкаф с безделушками, низкий комод у окна и высокую стеклянную вазу с искусственными цветами, стоящую на комоде. Ее внимание привлекла также единственная картина — лев, отдыхающий у пещеры, в которой дремлет более чем легко одетая девушка. Один раз гостья даже обернулась и с детским любопытством стала рассматривать две фотографии, висевшие над диваном, где она сидела, — Карла и Фриды Брентен, когда те были женихом и невестой.
Тем временем Эмиль рассказывал, что он долго жил в Дортмунде, где работал на фабрике мраморных изделий, так как к портняжному делу у него душа не лежит. Шить-то он умеет и свои три года ученичества отбыл, но скорее согласится возить мусор, чем сидеть раскорякой на портняжном столе. В Дортмунде же он познакомился со своей женой; она служила там в гостинице. И теперь она тоже хочет поступить на работу. Оба они решили жить экономно, чтобы наконец выбиться в люди.
— А куда вы денете малыша? — спросила Фрида.
— Да, Фрида, вот об этом… вот в этом-то вся загвоздка, — удрученно ответил Эмиль Хардекопф. — И поэтому я думал… мы пришли… не можешь ли ты на некоторое время взять его? То есть, пока мы найдем квартиру… пока мы…
Фрида растерянно посмотрела на брага и затем на мужа: она не смела сама принять решение. Карл Брентен взглянул на Эдмонда — что же, как будто спокойный, разумный мальчик. Карл почувствовал, что Фрида ждет его слова. А Карл Брентен не умел отказывать. Кроме того, он хорошо понимал, что ребенок, конечно, большая помеха, когда устраиваешься в новом городе. К тому же мальчик ему понравился.
— Ну что ж, пока вы найдете подходящую квартиру и устроитесь, пусть малыш поживет у нас, — сказал он.
Фрида была поражена таким скоропалительным решением. Эмиль Хардекопф пробормотал:
— Спасибо, зять! — И круто переменил разговор. Он не нашел ничего лучшего, как заметить: — А «Михель»-то, оказывается, сгорел!
— Сгорел, — подтвердила Фрида. — Мы уже почти забыли об этом: пожар-то случился два года назад. До чего же было страшно!
И она рассказала, как маленький Вальтер, лишь только по городу разнеслась весть, что горит церковь св. Михаила, побежал вместе с толпой на место пожара… А она кинулась его искать. Она стояла у Герренграбена, когда всю башню уже охватило пламенем, и явственно слышала, как сторож на башне в последний раз протрубил в рожок за несколько минут до того, как здание рухнуло и погребло его под своими обломками. Но беглеца она в этой огромной толпе так и не отыскала, зато случайно натолкнулась на дедушку, который как раз в это время возвращался с работы.
— Старик все еще работает у Блома?
— Да, отца не переспоришь. Но в последнее время он сильно сдал.
— А Людвиг и Отто здоровы?
— Да, оба здоровы. Людвиг уже помолвлен. Он член общества «Друзья природы». Каждое воскресенье отправляется за город, в Гааке или в Заксенвальд.
— А Фриц? Ведь он тоже уже… Сколько же ему теперь?
— Фриц по-прежнему мечтает стать моряком. Как ты когда-то.
— Да, как я, — прошептал Эмиль и мрачно уставился вдаль.
— Он учится на судостроителя.
— Значит, она и с его желанием не посчиталась?
— Пусть сначала научится ремеслу. После может делать все, что ему угодно, — ответила Фрида. — Ты же знаешь, отец придает большое значение ремеслу. — Она хотела выгородить мать и поэтому свалила все на отца.
Единственный человек, о котором не осведомился Эмиль Хардекопф, была мать, словно она давно умерла. Для него и в самом деле она, видимо, не существовала.
Как часто люди, встретившись после многолетней разлуки, говорят о самых несущественных вещах. Брентены узнали, что маленькому Эдмонду дали имя в честь Эдмонда Дантеса, графа Монте-Кристо. Этот толстый бульварный роман был для Эмиля Хардекопфа книгой книг. Ему не надоедало без конца приводить в качестве сравнений наиболее комические и броские места из «Графа Монте-Кристо»…
— Граф Монте-Кристо курил турецкие сигареты — два франка за штуку, а я курю сигареты по пфеннигу за штуку. К тому же граф, по своей аристократической привычке, бросал сигарету, докурив ее лишь до половины. О милостивый боже, если бы я захотел хотя бы чуточку походить на такого аристократа, я должен был бы бросать сигарету после первой затяжки, — говорил с кисло-сладкой усмешкой Эмиль Хардекопф.
— Нет, дядя Эмиль, — воскликнул на это маленький Вальтер, — ты ее и закурить не должен был бы, а сразу взять да бросить.