Отцы
Шрифт:
Фрида, стоя на кухне, вся дрожала. Она стискивала зубы, чтобы не закричать. Боролась с собой, чтобы не ворваться к ним в комнату. С каким бы наслаждением она отхлестала эту тварь по щекам, убила, задушила собственными руками… Этакая дрянь! У Фриды хлынули из глаз слезы, слезы бессильного бешенства. «Все расскажу матери, пусть знает. Загубит Людвига его женушка».
Если уж начало такое, то каков же будет конец?
3
С такой же быстротой, с какой Гермина прибавляла в весе, Людвиг убавлял.
В первый же день стачки Карл Брентен позвал своего шурина на кухню и сказал, что, разумеется, о переезде сейчас не может быть и речи и квартирной платы на время стачки он не будет с них брать. У Людвига точно гора с плеч свалилась. Но Гермину это ничуть не успокоило.
— А на что мы будем жить? — спросила она. — Чем я буду питать ребенка? (Другими словами — себя!) Кто его оденет? Кто заплатит акушерке?
— Подождем, — успокаивал ее муж. Ну, и досталось же ему! Ей надоело ждать, кричала она, ей нужна уверенность в завтрашнем дне. Жизни впроголодь она не вынесет. Дома до замужества она не знала нужды, она как сыр в масле каталась.
И она оплакивала самое себя:
— О, я несчастная! И это в награду за мое великодушное решение выйти за него замуж! Если бы я только знала!
Фрида отважилась рассказать матери, что происходит в квартире у них, Брентенов. Старая Паулина спокойно ее выслушала.
— Стало быть, я тебя предупреждала. Ты сама хотела этого, дочка. Я убедилась, что своим жизненным опытом никого не научишь. Приобретай его сама. И извлекай из него уроки.
— Мне только Людвига жалко, — неуверенно сказала Фрида.
— Мне тоже, — по-прежнему спокойно ответила фрау Хардекопф. — Но тот, кто не слушает, платится собственной шкурой. Впрочем, ты ничего нового не рассказала: я все знаю, и знаю давно. Есть только одно средство образумить эту особу, но на это у Людвига не хватит мужества.
— Какое же это средство, мама?
— Ну, стало быть, надо ее как следует поколотить.
— Чтобы он бил собственную жену? Он, социал-демократ?
Фрида прекрасно знала, каких принципов в этом вопросе придерживается мать. Но она знала также, что мать решительно отбрасывает всякие принципы там, где они неприменимы.
— Ну да, современный человек, и прочее, и прочее… Так? — иронически ответила Паулина. — Еще и ты заведешь ту же песню, а? Стало быть, пусть живет как знает. Его предупреждали. Он у меня совета не спрашивал, когда женился, все было сделано за моей спиной.
На следующее утро, около десяти часов, Гермина вышла на кухню. Фрида, накануне вечером ходившая с мужем в «Вильгельмсгалле», мыла оставшуюся после обеда посуду.
— Доброе утро, — приветствовала Фрида невестку.
Гермина кивнула и заспанным голосом что-то пробормотала. Затем спросила, умываясь у рукомойника:
— Наша комната сегодня останется неприбранной?
— Почему же неприбранной?
— Ну, ведь теперь мы не платим.
— Не говори глупостей, Гермина.
— Разумеется, я говорю то-олько глупости.
— Я сейчас уберу. — сказала Фрида, оставив посуду и схватившись за швабру и тряпку.
— Тебе придется подождать, пока оденется Людвиг, — сказала Гермина и принялась расчесывать волосы. У Фриды на языке вертелись злые слова, но она прикусила губы и опять принялась за посуду.
Немного погодя Гермина снова заговорила:
— Я надеюсь, что эта идиотская стачка скоро кончится. И это в ваших же интересах.
— Я надеюсь, что это и в ваших интересах, — ответила Фрида. Но тут же испугалась, как бы невестка не обиделась и поспешила добавить: — Вам эта стачка особенно некстати. Это верно.
Гермина, пропустив мимо ушей последние слова, раздраженно ответила:
— Нечего тебе разыгрывать из себя благодетельницу. Не старайся! Ничего не выйдет!
Фрида промолчала.
— Ах, бог мой, я видела в своей жизни лучшие дни! — Гермина, вздыхая, причесывалась и причесывалась. — Мне просто стыдно перед родителями.
Фрида промолчала.
— Что ты сегодня готовишь на обед?
— Солянку со свиными потрохами.
— Не желаю я потрохов! — крикнула Гермина, дергаясь от отвращения. — Вечно мясо, мясо. Фу, какая гадость!
— Но моему мужу хочется мяса, — сказал Фрида.
— Нам, пожалуйста, приготовь что-нибудь другое. Людвиг тоже не охотник до мяса.
Фрида промолчала.
Гермина все расчесывала и расчесывала волосы.
— На обед вчера был старый картофель?
— Право, не знаю. Разве было невкусно?
— Ты, несомненно, сама заметила, что картофель затхлый. А может, вы другой ели?
— Нет, этот же.
— Тебе можно всякую дрянь всучить. Или тебе вдруг захотелось навести экономию?
У Фриды задрожали руки. Она почувствовала, как кровь прилила к лицу, но сдержалась и промолчала.
А Гермина с видом мученицы вышла из кухни, переваливаясь на ходу, как утка. Вслед за ней пришел умываться Людвиг.
— Доброе утро!
— Доброе утро, Людвиг!
Фрида на цыпочках подошла к нему и шепнула:
— Она, конечно, подслушивает. Открой кран. Я хочу только сказать тебе, что мне очень-очень тебя жаль: твоя жена бессердечная и подлая тварь — Она положила руку на плечо брату. — Бедный ты мой, бедный Людвиг!
4
Как только колокол на церкви св. Якова пробил пять, фрау Хардекопф проснулась, а немного погодя проснулся и ее муж. Так было все годы, десятки лет. Теперь они решили, что им наконец удастся как следует отоспаться, но это почему-то никак не получалось. Отто, возвращавшийся домой от своей Цецилии все позже и позже, тот действительно спал как сурок. Но сегодня парень назначен в пикет. Лег в третьем часу, а сейчас ему уже пора вставать. Раз в три дня старик Хардекопф тоже стоял в пикете на пристани, и так как в первый же день произошла стычка с полицией, Паулина несколько раз сопровождала своего Иоганна и до прихода смены ни на шаг не отходила от него.