Отдам в хорошие руки, или Как наверняка попасть в черный список нянь

Коноваленко Нелля

Есть старый советский анекдот. На вопрос: «Что Вы будете делать, если ваш муж Вам изменит?» француженка ответила: «Ха, если мой муж мне изменит 1 раз, то я ему изменю 2 раза, если 10 раз, то я 20 раз и у него пропадет всякое желание мне изменять!»; аборигенка из племени мумбу-юмбу сказала: «Моему мужу после каждой измены старейшины будут отрезать часть пениса, а с оставшимися 20 см пениса кому он будет нужен?» И тут русская простонала в отчаянии: «Боже мой! А у нас – и профком, и местком, и партком!»

Сто пятьдесят лет тому назад Н. Некрасов написал о русской женщине: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет!» Какая лихость истребила русского мужика уже во времена Некрасова, если русская женщина до сих пор входит в «горящие избы»

и хватает на ходу любую клячу, называющуюся мужиком по половому признаку? Тогда, само собой разумеется, что советская женщина – как святая троица на иконе: и француженка, и мумбу-юмбу, и русская. Потому что бедного мужика прессовали и кастрировали всеми возможными силами, коих в стране под названием СССР было в изобилии: партком, местком, профком, соседи и им подобные. А мужики с перебитыми ногами и хребтами уже и не рыпались больше никуда. Да и куда им было идти, если карьера легко рубилась разводом? Отсюда это торжествующее женское: «Да куда он денется? На коленях приползет!» Конечно, приползет, но уже не мужик, а какое-то бесхребетное животное. Не спиваться же в общаге.

Да и какой мужчина бросится под этот танк под названием развод, если он не одержим манией самоубийства? Так и жили русские женщины в этом прессинге, теша себя иллюзией, что детей мужчина не «бросит», а если надумает что-либо, то мы на него выступим с тяжелой артиллерией в лице всяких КОМов! Ну, какая тут может быть адекватность в самооценке, если мужа держат силой на коротком поводке и в строгом ошейнике? Не здесь ли кроется такая одержимая любовь русских к собакам? Особенно женщин. Ведь мужики в ошейниках не ласкаются, как псы, а сумеречно смотрят исподлобья. Хоть собака руку оближет. Зато в генах русских женщин прочно закрепилось вот это: «Да кому я нужна с ребенком?» Прямо прайд какой-то в головах русских женщин, где самцы львы загрызают чужих детенышей! Нет уж, если попался в руки мужик, то мы его любыми средствами привяжем, пристегнем, прикрутим! Ведь чужой мужик погубит не своего ребенка! Ну, что же, бывает и такое: губит. Как чужой, так и свой родной.

Во дворе дома стояла ортопедическая скамейка, сделанная руками Антона. Набрана она была из деревянного бруса, и все места соединений элементов были закреплены розовой ленточкой и завязаны бантиком. Посередине скамьи было нарисовано символическое сердце, а в стороны от него шли надписи: «Я тебя люблю; Я готов прожить с тобой всю жизнь; Я бы тебя сжег; Люблю твои глаза; Я тебя ненавижу» и так далее. Скамья очень впечатляла. Антон будто спорил сам с собой на любовь к Елене и крепость своих семейных уз.

Конечно, в глубине души каждая женщина знает, что мужчину в этих самых узах «держит женщина, а не дети».

Детей Лена тоже держала в строгости. Главный ее постулат в общении с детьми был такой: «Я сказала!», строгий взгляд и сдвинутые брови, и эти три составляющие лениного воспитания действовали.

В своей книге «Французские дети не плюются едой» П.Друкерман особо отмечает эти «большие глаза – укоризненный взгляд» как меру воспитательного воздействия. Но сквозь строгость просматривалась любовь Лены к детям. А сдвигала брови она лишь для их пользы. Однажды я предложила ей поделиться своими строгими методиками с другими мамами, которые не знают, как обуздать своих чад.

В этой семье была своя идеология воспитания. С подобным феноменом я не сталкивалась нигде. Семья нашла в интернете документ, согласно которому 100 лет назад масоны разработали план уничтожения русских как нации. В свете реализации этого плана мы сегодня и имеем то, что имеем. Посему в семье было решено, что телевизор для детей в доме не включаем, хотя он был. Еду покупаем только после тщательного изучения состава продукта. Импортные продукты не берем вообще. Соответственно, живем за городом и едим продукты со своего участка. В общем, копинговые стратегии семьи были на высоком положительном уровне. Через три недели моего пребывания в этой семье наступил праздник – 10 лет совместной

жизни Антона и Лены. Антон отвез сына в школу, приехал домой, сорвал цветок во дворе с клумбы и влетел в спальню, где Лена продолжала спать. Он возложил цветок на кровать к ее лицу, подождал, пока она откроет глаза, потом вытащил ее из постели к окну, выходящему во двор, и обратил ее взор к низу. Там на газоне была выложена надпись: 10 ЛЕТ и второй строкой: по-прежнему ЛЮБЛЮ. «Собирайся! – сказал Антон. – В 13.00 у нас самолет в Стамбул». Антон подарил Лене и себе на юбилей бракосочетания двухдневную поездку в Стамбул. Лена ахнула и растерянно заявила, что она ничего не успеет собрать. Но Антон и слышать не хотел: он уже решил вопрос ухода за Семеном с родителями Лены и своим отцом, а мой уход за Алисой подразумевался сам собой.

Это было красиво и по-мужски: достойно, благородно и с размахом. Лена со своей стороны тоже приготовила подарок Антону. Но это было что-то из классического решения подарка. Так что я даже не помню. Но даже эта поездка не смогла вывести Лену из негатива: приехав из Стамбула, Лена вывалила на меня поток обвинений. Я не могу вспомнить, в чем я была виновата, но что это были все смертные грехи – это точно. Как-то из детства идет у меня чувство глобальной вины и желание оправдаться. Но в чем состоит моя вина – я до сих пор не знаю. Очень хорошо работает защитный механизм по типу вытеснения. Обвинения Лены я также не могу вспомнить. Я только и могла сказать: «И ты с этим улетела в Стамбул? Бедная! Зачем было себе отдых портить?».

Алиса удивляет меня своими способностями. Вечером мы резали грибы, собранные Семеном с дедушкой и бабушкой, и Алисе тоже дали нож. Она начала резать так, как будто уже давно оперирует ножом, хотя я знаю, что нож она держит в руках впервые. У нее способность повторять в точности увиденные действия. Более того, она сортирует грибы, отбирая бракованные, как опытная хозяйка. Не будем забывать, что Алисе всего 2,5 года!

У нее очень хорошо работает ассоциативная память. Я спела Алисе песню: «Девка краса, чудо коса, море глаза…». Она поет: «Глазки – водичка». Если море, то это, безусловно, водичка.

Осенью на траве по утрам висят гроздья бесподобной бриллиантовой росы, которой я не устаю восхищаться и удивляться. Я делюсь своим восхищением с Алисой: «Смотри, как роса играет на солнышке!» На что Алиса начинает петь: «Я играю на гармошке». А про траву сказала: «Поет трава». Так работают ее ассоциации.

Утром Алиса, сев завтракать, начала стучать ложкой по столу и кричать: «Кашу, кашу!» – повторив Машу из «Маши и медведя». Потрясающее чувство юмора! С ней весело! Она адекватна в любой ситуации. Однажды мы поехали с Семеном на его репетицию в танцевальном ансамбле, и Алиса, заслышав музыку, убежала танцевать, ничуть не смутившись скоплением бабушек, мам и нянь при других детях. Натанцевавшись, Алиса подбежала к маме и зарылась в ее колени. Это какое-то общее действие девочек, связанное со смущением. Вспомним «Войну и мир» Л. Толстого, где он описывает семью Ростовых: «Наташа подбежала к матери и, не обращая внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась».

Буквально через две недели я поняла, что работать здесь я не смогу по следующим причинам: во-первых, меня оскорблял тот факт, что для меня покупают продукты, отличные от тех, что ест семья и несколько ниже по стоимости и качеству; во-вторых, я не могла жить на складе строительных материалов; в-третьих, Халил продолжал что-то нашептывать Лене обо мне, а Лена взрывалась и срывалась в выяснения со мной совершенно непонятных мне вопросов; в-четвертых, я начинала страдать клаустрофобией, потому что общественного транспорта до города не было и выехать в город я могла лишь с работодателями. Я же терпеть не могу любую форму зависимости.