Отец Горио (др. перевод)
Шрифт:
«Я не гневаюсь на вас, друг мой, во мне не говорит ложное самолюбие. Я прождала вас до двух часов ночи. Ждать любимое существо! Кому знакома эта мука, тот никого на нее не обречет! Вижу, что вы любите впервые. Что же случилось? Меня терзает беспокойство. Если бы я не боялась выдать тайны своего сердца, то примчалась бы узнать, какое счастье или горе постигло вас. Но отлучиться в эту пору из дому, пешком ли, в карете ли, разве не значило бы погубить себя? Я почувствовала, какое несчастье быть женщиной. Успокойте же меня, объясните, почему вы не пришли, хотя мой отец
— Да, что случилось? — воскликнул Эжен и бросился в столовую, комкая недочитанное письмо. — Который час?
— Половина двенадцатого, — сказал Вотрен, накладывая сахару в кофей.
Беглый каторжник бросил на Эжена холодный, завораживающий взгляд. Некоторые люди, наделенные исключительной силой магнетизма, обладают способностью бросать такие взгляды, укрощающие, как говорят, буйнопомешанных в сумасшедших домах. Эжен затрепетал. С улицы донесся стук кареты, и ливрейный лакей господина Тайфера, тотчас же узнанный госпожою Кутюр, ворвался в комнату; лицо его выражало ужас.
— Барышня, — вскричал он, — вас требует ваш батюшка… Случилось большое несчастье. Господин Фредерик дрался на дуэли, он ранен шпагой в лоб, врачи не надеются его спасти. Вы едва успеете с ним проститься, он без сознания.
— Несчастный юноша! — провозгласил Вотрен. — К чему лезть в драку, когда имеешь добрых тридцать тысяч ливров ренты? Положительно, молодежь не умеет себя вести.
— Милостивый государь! — крикнул Эжен.
— Ну что, взрослый ребенок! — молвил Вотрен, спокойно допивая кофей, причем мадемуазель Мишоно так внимательно следила за этой процедурой, что необычайное событие, поразившее всех, не взволновало ее. — Разве не дерутся в Париже каждое утро?
— Я поеду с вами, Викторина, — сказала госпожа Кутюр.
И обе помчались, без шляп, без шалей. Перед уходом Викторина сквозь слезы бросила на Эжена взгляд, говоривший: «Не думала я, что нашему счастью суждено стать причиной моих слез».
— Да вы пророк, господин Вотрен? — сказала госпожа Воке.
— Я все, что угодно, — отозвался Жак Колен.
— Ну, не странно ли? — продолжала госпожа Воке, нанизывая фразы одна пустее другой по поводу этого события. — Смерть уносит нас, не спросясь. Часто молодой помирает раньше старого. Нам, женщинам, хорошо, мы на дуэли не деремся; зато у нас другие недуги, которых не знают мужчины. Мы рожаем детей, и матери приходится долго страдать! Повезло же Викторине! Отец вынужден признать ее.
— Вот видите! — сказал Вотрен, глядя на Эжена. — Вчера она была без гроша, а нынче у нее миллионы.
— Да, что и говорить, господин Растиньяк, — подхватила госпожа Воке. — Вы малый не промах.
При этом возгласе папаша Горио взглянул на студента и увидел в его руке скомканное письмо.
— Вы не дочитали! Что это значит? Неужели вы такой же, как другие? — спросил он.
— Сударыня, — произнес Эжен, обращаясь к госпоже Воке, и в голосе его зазвучали ужас и омерзение, изумившие присутствующих, — я никогда не женюсь на мадемуазель Викторине.
Папаша Горио схватил руку студента и крепко пожал ее. Он готов был поцеловать ее.
— О-о! — протянул Вотрен. — У итальянцев есть хорошая поговорка: col tempo [14] .
— Я жду ответа, — напомнил Растиньяку посыльный госпожи де Нусинген.
— Скажите, что я приду.
Тот ушел. Эжен был так раздражен, что забыл о всякой осторожности.
— Что делать? — проговорил он, раздумывая вслух. — Никаких доказательств!
14
Буквально: «Со временем». Употребляется в смысле: «Придет время, не то заговоришь».
Вотрен улыбался. К этому времени выпитое снадобье, дойдя до желудка, начало действовать. Однако каторжник был настолько крепок, что встал, поглядел на Растиньяка и произнес глухим голосом:
— Молодой человек, счастье приходит к нам, когда мы спим.
И повалился замертво.
— Значит, есть все же небесное правосудие! — сказал Эжен.
— Ах, да что ж это с нашим дорогим господином Вотреном?
— Апоплексический удар! — воскликнула мадемуазель Мишоно.
— Сильвия, доченька, скорей зови доктора, — сказала вдова. — А вы, господин Растиньяк, бегите за господином Бьяншоном, ведь Сильвия может не застать дома нашего врача Гремпреля.
Растиньяк, обрадовавшись предлогу уйти из этого ужасного вертепа, бросился со всех нот.
— Кристоф, живо сбегай в аптеку, попроси чего-нибудь от апоплексии.
Кристоф ушел.
— Папаша Горио, помогите же нам перенести господина Вотрена наверх, в его комнату.
Вотрена подняли, втащили по лестнице и положили на кровать.
— Я не нужен вам больше, пойду навестить дочь, — сказал Горио.
— Старый эгоист! — воскликнула госпожа Воке. — Иди, иди! Желаю тебе издохнуть, как собаке!
— Подите-ка посмотрите, нет ли у вас эфиру, — сказала госпоже Воке мадемуазель Мишоно, которая с помощью Пуаре уже расстегнула платье Вотрена.
Госпожа Воке спустилась к себе, оставив Мишоно госпожою на поле брани.
— Ну, снимите же с него рубашку и поверните его. Живей! — обратилась мадемуазель Мишоно к Пуаре. — Хоть та от вас польза будет, что вы избавите меня от необходимости смотреть на голое тело. А то стоите, как истукан.
Когда Пуаре повернул Вотрена, мадемуазель Мишоно сильно хлопнула больного по плечу, и на покрасневшем месте забелели две роковые буквы.
— Смотрите! Однако легко же вам достались эти три тысячи франков! — воскликнул Пуаре, приподнимая Вотрена, пока Мишоно натягивала на того рубашку. — Ух, и тяжелый же он! — добавил Пуаре, снова укладывая его.
— Молчите! Нет ли тут денежного ящика? — с живостью сказала старая дева. Казалось, ее глаза пронизывали стены, с такой жадностью разглядывала она в комнате каждую мелочь. — Нельзя ли под каким-нибудь предлогом открыть этот секретер? — добавила она.