Отец наших отцов
Шрифт:
Фраза кажется ему очень красивой. Его биологический вид способен на такие мысли. ОН гордится тем, что принадлежит к передовым животным. Змея, наверное, так думать не может. Ощущение ценности жизни возвращается к нему.
В приливе сил ОН резким движением разрывает голову рептилии надвое. В каждой руке у него теперь по челюсти. Давление длинного, холодного, гладкого тела ослабевает. Воздух снова начинает циркулировать между горлом и легкими. ОН съедает голову змеи, а остальное отдает на растерзание детям. И не забывает напомнить малышам, что маленькие косточки иногда коварно застревают
ОН взбирается по веткам. На вершине все кажется другим. ОН удалился от опасностей земли и приблизился к чуду неба. Как бы ОН хотел стать птицей и взмыть к облакам. ОН хотел бы, чтобы орел подхватил его. Тогда ОН поднялся бы вверх. Пусть даже на несколько секунд.
Собратья подумали, что ОН ухватился за ноги самки, чтобы спасти ее. Вовсе нет. ОН хотел вместе с ней подняться в небо.
ОН смотрит на небосвод. Вот мерцает звезда. ОН долго любуется ею. Метеорит пролетает рядом со звездой и оставляет след на темнеющем небе. Второй метеорит прочерчивает небесный свод, но ОН не знает, что это такое.
ОН считает метеориты маленькими огненными птицами.
28. ТЕОРИЯ ПРОФЕССОРА КОНРАДА
– А вы верите в эти истории с метеоритами? – спросила Лукреция.
Исидор Катценберг, не отвечая, купил билеты, взял сдачу, и они вошли в зоопарк парижского Ботанического сада.
В просторных заржавленных клетках буйволы спокойно соседствовали с медведями, а жирафы могли не опасаться тигров. Журналисты быстро шли в сектор приматов.
Профессор Конрад, в безупречно белом халате, с аккуратно подстриженными светлыми усами и тщательно приглаженными длинными седыми волосами, кормил резвящихся бабуинов. Ученый разговаривал с обезьянами, как с непоседливыми детьми:
– Ну, ну, будьте умницами, не то папа рассердится и вы не получите молочка.
Бабуины начали издавать тихие жалобные звуки. Профессор раздавал им сладкие и соленые лакомства. Самые крупные обезьяны выпрашивали добавку, умильно гримасничая и протягивая руки, словно нищие.
– И не пытайтесь разжалобить меня. Со мной это не проходит. Я дам молочка только тем, кто не попрошайничает.
Исидор и Лукреция решились окликнуть его.
– Здравствуйте, профессор Конрад. Мы – журналисты из «Современного обозревателя» и хотели бы поговорить с вами о происхождении человечества.
Шарль Конрад пообещал своим воспитанникам вернуться попозже. В ответ три бабуина оскалили зубы, заворчали и выдохнули воздух через ноздри, словно хотели охладить слишком горячее блюдо. Профессор закрыл дверцу клетки, обменялся с гостями крепким рукопожатием и предложил побеседовать на ходу.
– Итак, господа, как вы заметили, мы находимся в уменьшенной копии райского сада или, если угодно, в Ноевом ковчеге.
Он остановился, чтобы погладить крошечного лемура, просунувшего голову сквозь прутья и слизнувшего угощение с его ладони. Эти небольшие животные с пятипалыми ручками и любопытным взглядом были похожи на маленьких старичков.
Профессор Конрад объяснил, что не был зоологом, но профессия палеонтолога вынудила его заинтересоваться не только ископаемыми, но и живыми животными. И он стал
Индонезийский орангутанг вытянул свою необыкновенно длинную руку и сумел, вцепившись в рыжие кудри Лукреции, притянуть ее голову к клетке. Он лизнул ее в ухо. Профессор Конрад немедленно пришел девушке на помощь. Он ущипнул орангутанга, и тот немедленно отпустил волосы Лукреции.
– Веди себя прилично, Жан-Поль. Не бойтесь, мадемуазель. Жан-Поль совершенно незлой, просто не умеет деликатно обходиться с дамами.
Обиженный орангутанг показал профессору кулак и закричал, дергая себя за половой орган, бесполезный ввиду того, что он жил в своей клетке совершенно один.
– Он, наверное, требует самку, – сочувственно сказал Исидор Катценберг.
– У него уже была самка, но Жан-Поль так ее искусал, что мы решили оставить его без подруги. Так он никому не может причинить зла.
Профессор Конрад предложил журналистам осмотреть Большую галерею палеонтологии.
Животные, выставленные на первом этаже музея, были лишены меха и кожных покровов, они были обнажены до скелетов. С человека же просто содрали кожу, и он стоял стыдливо облаченным в красные мышцы. Рука его была победно поднята, словно он только что выиграл забег. Гениталии прикрыты виноградным листиком. Довольный собой, он улыбался красными лицевыми мышцами и белыми связками.
Слева от него находились маленькие скелеты человеческих зародышей, найденные в подвалах монастырей. Справа – высшие млекопитающие, а за спиной – логично, не правда ли? – «низшие» млекопитающие.
– Я открою вам два основных двигателя эволюции. Первое – случай, второе – отбор видов.
Профессор Конрад указал на скелет птицы с маленьким клювом и на скелет птицы с большим клювом. Он начал с правого скелета.
– Взгляните, это синица. Они питаются червяками, которых достают из-под коры деревьев. Пришел день, когда они так размножились, что червяков стало мало. Синицы стали вымирать. Но у некоторых из них клювы были более длинные и заостренные, чем у сородичей, и они доставали червяков, спрятавшихся глубоко под корой.
Профессор указал на скелет птицы с длинным клювом.
– Птицы с коротким клювом исчезли практически все, остались только птицы с длинным клювом.
– Почему они мутировали?
– «Случайно». Словно природа ставила одновременно тысячи экспериментов. А естественный отбор затем устраняет наименее приспособленных.
– То есть, – сказала Лукреция, – применительно к человеку это означает, что однажды на Земле могут остаться лишь горбатые или обладающие большими зубами…
Профессор Конрад расхохотался.
– Это зависит от будущих критериев отбора. Во всяком случае, именно это происходит уже миллионы лет…
Они продолжали идти мимо трупов животных – лакированных, пронумерованных и снабженных табличками с непроизносимыми латинскими названиями.
– Я тут ни при чем. Эта мысль принадлежит не мне, а Дарвину, нашему общему учителю. Это единственная официально признанная теория эволюции. Случайность. Отбор видов.
Он обратил внимание журналистов на генеалогическое древо видов. Перед ними развернулась картина истории предков человека.