Отец смерти
Шрифт:
Я не мог повредить тело Сехмет — никто не поверил бы, что девушка пустыни осмелилась напасть на меня. Я только уворачивался от ее атак и убегал все дальше вглубь оазиса. Таким образом мы добежали до деревьев, под которыми должны были сидеть мои попутчики.
Но они не могли мне помочь. Моргульский болтался, подвешенный на ветвях, и, похоже, был без сознания. А Лаэрций все еще разбрасывал в стороны атакующих его девушек. Сильным он был, этот седой демон.
Мне стало ясно, что бешенство охватило всех местных жителей. Пора было действовать решительно. Я подпустил Сехмет ближе к себе и, перехватив руку с клинком, вывихнул ей локоть. Сехмет взвизгнула, но не сдалась. Перехватив отравленный клинок другой рукой, она продолжила свою атаку. Мне пришлось пару раз ударить ее головой об дерево, чтобы ее тело отключилось. Потом я извлек из ножен Адил и приказал нападающим на Лаэрция замереть. То ли в моем голосе было много убедительных нот, то ли их телами перестали управлять мои родственники, — но это возымело эффект: они подчинились.
— Что мы делаем здесь? — спросила одна из них. — Мы пропустили молитву на закате светила…
— О, ужас! Боги покарают нас! — завопило сразу несколько голосов.
Я понял, что, выключив сознание Сехмет, разорвал магическую цепь и освободил сознание других девушек.
— Опустите на землю Моргульского, — приказал я.
Кто-то из девушек побежал к храму, и мы услышали душераздирающий крик.
— Лаэрций, посмотри, что там случилось, — попросил я и занялся Моргульским, которому, похоже, сломали крыло.
После биения по щекам и массирования грудной клетки крылатый демон пришел в себя.
— Это уже кончилось? — спросил он.
— Что? — поинтересовался я.
— Сияющий голос…
— Не двигайся. Похоже, у тебя сломано крыло. Сейчас мы тебя перенесем в более удобное место и там поговорим.
Лаэрций вернулся с печальной новостью: все благообразные старики, жившие в оазисе, мертвы. Их тела были изуродованы и разбросаны по храму. Видимо, девушки, придя в неистовство, уничтожили в первую очередь своих опекунов.
Крыло у Моргульского действительно было сломано. Летать он не мог, но ходить — вполне. Я поставил на место кости и сделал ему жесткую повязку. Это все, чем я мог помочь.
— У меня в одном из карманов хранится зелье, позволяющее быстро восстанавливать кости и сухожилия — сказал Моргульский, когда отдышался после проделанной мной операции.
Мы нашли это зелье, и он принял его, после чего явно почувствовал себя лучше.
— Что ты говорил про сияющий голос? — спросил я.
— Я слышал и видел, как волны голоса опускаются вниз, — сказал Моргульский. — Понимаю, как странно это звучит, но я воспринимал голос, идущий с небес. Он проникал в тела девушек, и они теряли контроль над собой. Я сопротивлялся воздействию голоса, как мог, а потом просто отключился.
Его слова привели меня в смятение. Я мог понять управление чужим телом на расстоянии, но магия сияющего голоса была мне незнакома. Никому не нужен сияющий голос, когда ты можешь контролировать чужое тело. Все мои родственники умели это делать. В том числе и я. Но меня никто никогда не обучал использованию сияющего голоса!
— Поспи, друг. Тебе надо набраться сил, — сказал я.
Лаэрций остался посидеть у постели больного, а я пошел бродить по оазису, выискивая следы разрушений и кровопролития. Даже при тусклом свете звезд они были заметны повсюду. Неистовствующие девушки сокрушили все, что увидели, прежде чем добрались до моих спутников. Я искал следы применения неизвестной мне магии, чтобы по ним определить источник сияющего голоса, который удалось воспринять Моргульскому. Однако, оазис выглядел так, словно никакая магия не применялась здесь уже многие века.
Я не сомневался, что источник сияющего голоса — мой Отец, или его ближайшее окружение, из кого бы оно ни состояло теперь. Это было видно по замыслу: отец хотел повторить историю в зеркальном отражении. Когда-то я окончил жизнь Иники. Теперь девушка, очень похожая на нее, должна была повредить мое тело. Как трогательно, и как композиционно выдержано.
Он всегда был мастером формы, мой Отец. Ведь любая форма — это печать смерти. Поэтому-то жизнь всегда разрушает и изменяет формы.
Честно сказать, если за этим происшествием скрывался Отец, то он не оставлял мне выбора. Превратив мой путь по седьмой зоне в сплошную полосу препятствий, Отец понимал, что рано или поздно я окажусь в ловушке. Значит, чем раньше я пробужу свою пазиру, чтобы она породила иной изменяющий ветер, тем больше у меня шансов на успех. Но Отец умен. Он наверняка предусмотрел и этот мой ход.
Я извлек пазиру и посмотрел на нее при свете ярких звезд. Она не дала мне подсказки. Возможно, была необходима слюна демона или его дыхание, чтобы она ожила. А может быть, она хотела предоставить право решения мне самому.
Я знал, что Отец хочет остановить меня и лишить силы. Я понимал, что теперь он не будет пытаться очистить мою память. Он постарается остановить меня раз и навсегда. Но как? Я не знал этого. У него было много времени, чтобы подготовиться к моему возвращению.
Я положил пазиру на камень перед собой и произнес магические слова. Они должны были послужить ключом для нее и породить новый ветер. Как это было в прошлый раз. Но этого не случилось. Мир не изменился даже чуть-чуть. Я повторил заклинание, более тщательно выговаривая слова. Эффекта не было. Тогда я попытался взглянуть на линии вероятности. И увидел, что они танцуют около границы неизменности. Отец превратил седьмую зону в область, где законы вероятностного мира больше не действовали, где была жесткая предопределенность и детерминированность всех событий и процессов. Даже более жесткая, чем на пограничной реке или на другом ее берегу.
Именно поэтому для управления телами несчастных жителей оазиса Отцу потребовалась совершенно необычная для этого мира магия, которую Моргульский назвал "сияющим голосом".
Самое плохое было в том, что я не понимал, как он этого добился. Эйя, которая сохраняла неизменной деревню своих ангелов, управляла вероятностью, как опытный речник управляет парусами своей лодки: она просто использовала силу изменяющего ветра, чтобы перенаправить события в нужное ей русло. Отец сделал совершенно другое. Он породил такой Ветер, который сделал одну из зон нашего вероятностного мира абсолютно неизменяющейся. Здесь не могли действовать никакие приемы управления вероятностью и не могли зародиться никакие процессы, основанные на вероятности. Просто потому, что не было вероятности как таковой.
Представьте себе речника, плывущего на лодке под парусами, который обнаруживает, что вокруг нет воздуха, и нечему двигаться, чтобы наполнить его паруса. Именно так я чувствовал себя, сидя в оазисе посреди пустыни. Отчаяние и гнев заполняли мое сердце. То я думал, что самым правильным способом действия сейчас будет выжидание, то мне казалось, что надо идти вперед, вступая в бой на каждом шагу, зарождая ужас в сердце Отца, который будет следить за моим приближением.
Когда из-за горизонта показался серп луны, я решил, что сегодня мне не решить этой задачи, и отправился спать.
Крит. Хмурое утро
Меня разбудили крики. Не ожидая ничего хорошего, я быстро схватил Адил и, как был, почти неодетый, выбежал на улицу.
В небе кружились то ли белесого цвета птицы, то ли небольшие смерчи. Трудно было разглядеть их снизу, на фоне сияющих небес. Однако, ощущение опасности, пронизавшее все мое тело, не могло лгать.
Девушки, испуганные вчерашним происшествием, и считавшие, что это происки злых духов, вселившихся в их тела, сбились в испуганную стайку и иногда издавали оглушительные повизгивания.