Отец жениха
Шрифт:
– Мам, пожалуйста. Да, всю ночь, да, одна. Мне это было нужно.
Мама зависает после моих слов. Смотрит удивленно, будто ожидала каких угодно объяснений, но не того, что услышала. Трет переносицу растерянно.
– Я не… не понимаю. Зачем надо было? Что случилось? Лиля, что ты от меня скрываешь? Мне, маме, ты же можешь сказать? Я ведь тебе не чужой человек. Зачем ты так…
Ее тон, ее растрепанный вид болезненно задевают что-то внутри. Снова будят чувство вины. Если бы не мама, я бы и не вернулась домой. Плюнула бы на все и начала жить самостоятельно.
– Мам,
– Лиля, солнышко! – совсем как ребенка успокаивает меня мама. Обнимает, прижимая к груди. – Ты чего себя накрутила? Это все из-за этой дурацкой свадьбы? А я уже себе что только не надумала, боялась, что не увижу тебя живой. Бог с ней, с этой свадьбой, скажу Тимуру, чтобы не давил. Он зациклился, что тебе так лучше будет, что парень перспективный и не за кого попало пойдешь. Что будешь обеспечена всю жизнь. Обещал познакомить на днях.
– Я не хочу, мам. – Шмыгаю носом, чувствуя, что еще чуть-чуть – и совсем расклеюсь. Напряжение начинает отпускать, а следом накатывает слабость. – Я так не хочу.
– Не хочешь – значит, не будет ничего. Почему не пришла сразу? Не сказала? Я бы поговорила с Тимом, он бы понял. Я уверена. – Мама с облегчением выдыхает и немного отстраняется, внимательно рассматривая меня. Словно не веря до конца, что это правда. – Ты, наверное, голодная? Пойдем, я тебя покормлю.
– Есть тоже не хочу, – качаю головой.
– Тогда чаю с шарлоткой. Я вчера вечером пекла. Пойдем, пойдем, хоть успокоишься. И я тоже.
Мама тянет меня на кухню, ставит чайник, достает кружки. Посреди стола красуется домашний пирог. Отрезаю себе кусочек, кладу на блюдце и жду, когда будет готов чай.
Хочется верить, что все будет так, как она обещает, что Тимур действительно осознает ошибку и отступит. Но что-то подсказывает, что расслабляться рано. Отчим так просто не откажется от своих целей. Особенно если там замешаны деньги.
И уже спустя пять минут я в этом убеждаюсь.
– Поела? – заходит он на кухню с хмурым видом.
Последний кусочек шарлотки застревает в горле, и я невольно давлюсь.
– Тимур, – делает шаг к нему навстречу мама, но останавливается, замечая недобрый взгляд.
– Поговорила с ней?
– Поговорила.
– Отлично. А теперь мой черед. Допивай чай, и жду тебя у себя в кабинете. Одну, – обращается уже ко мне отчим. – Проясним пару моментов.
– Тимур, подожди!
– Я вам не мешал общаться? – осаждает жену. – Вот и ты дай мне возможность провести воспитательную беседу с дочерью. Не переживай, я ее не трону. Ты знаешь, женщин я не бью. Но кое-что выяснить не помешает. – А после разворачивается ко мне: – Не заставляй себя ждать. У меня мало времени.
И тяжелым шагом покидает кухню.
Машинально дожевываю остатки пирога, не чувствуя вкуса. Запиваю последним глотком чая. Никто не обещал, что будет легко, а посему держись, Лилька, держись.
– Ты не зли его сейчас, дочка, – цепляет меня за рукав мама, когда я решительно встаю из-за стола. – Он на взводе. Начнешь доказывать что-то – только еще больше разозлишь. Ты же знаешь, что Тимур у нас старых закостенелых взглядов. Я потом сама с ним поговорю, объясню, донесу помягче. Он ведь тоже переживает, поверь, просто выражает это топорно, по-мужски, отсюда и такая реакция.
Усмехаюсь грустно в ответ. Конечно, он переживает, ага. До седых волос.
Мама всегда выступала эдаким миротворцем в наших конфликтах с Тимуром. Защищала его передо мной, меня перед ним, находила нужные аргументы, остужала горячие головы. Раньше я прислушивалась к ее словам. Соглашалась, уступала. Но не сейчас, когда мое молчание наверняка будет расценено как признание неправоты.
– Я все понимаю, мам.
А вот о том, что молчать в этот раз не собираюсь, я не распространяюсь.
– Вот и отлично. Я знаю, что ты у меня молодец, – кивает она ободряюще. – Главное, не спорь с ним, ладно?
Я неопределенно веду головой, оставляя ее последнюю просьбу без ответа, и иду в сторону кабинета отчима. За дверью тихо. Не слышно ни мата, ни звуков бьющихся предметов. Вхожу, застывая на пороге. Тимур стоит у окна, спиной ко мне. Руки спрятаны в карманы, плечи напряжены.
– Присаживайся, – бросает, не оборачиваясь.
Ровно, спокойно, будто и не метал молнии несколько минут назад, не пытался крушить все подряд и не рвался стереть меня в порошок. Внутри все подбирается от нехорошего предчувствия. Я готовилась к разносу. К крикам, гневным высказываниям, угрозам, оскорблениям – в общем, к двенадцатибалльному шторму. А нынешнее спокойствие Тимура никак не тянет на ураган. Скорее на затишье перед бурей, и это пугает сильнее. Пробирает до кончиков пальцев.
Отчим – холерик по складу характера. Он не умеет держать себя в руках, когда зол. А он зол. Поэтому такие проявления выдержки ему не свойственны. Не к добру все это, ой, не к добру.
Я прохожу в середину комнаты и сажусь на диван рядом с журнальным столиком. Складываю руки в замок перед собой.
– Ну что, поговорим? – разворачивается, наконец, он в мою сторону.
– Я тебя слушаю.
Тимур удивленно вскидывает бровь.
– Ты? Меня? – издевательски кривит губы. – Мне казалось, должно быть наоборот.
– А что ты хочешь от меня услышать?
– Например, где ты была всю ночь и чем занималась? С кем? Какова цель этой выходки? Чего ты этим пыталась добиться?
Расцепляю пальцы и обхватываю сама себя за плечи. Несмотря на внешне спокойный тон, от Тимура разит негативом. Я чувствую это на подсознательном уровне. И мне жутко неуютно здесь, в его рабочем кабинете, на его территории, где все: стены, мебель, каждая вещь – пропитано грубой мужской энергетикой.
– Я была с мужчиной, – не отвожу взгляда. – И да, это то, о чем ты подумал. Цель? Это моя жизнь, и я распоряжаюсь, с кем мне спать, кого любить и за кого выходить замуж.