Отец
Шрифт:
— То-то, что надо доказать, — поддакнула Варвара Константиновна.
— Если бы только она согласилась пожить у нас подольше, узнала бы, что мы собираемся делать завтра, послезавтра…
— Согласилась пожить… — усмехнулся Александр Николаевич. — А кто все-таки главный? Ты или жена? В иных случаях муж и приказать должен… Вот сват говорит: «Отцовской властью дочь в свой дом верну».
— Вот до чего дело дошло, — угрюмо протянул Артем.
— А!.. — Варвара Константиновна отмахнулась враз обеими руками от мужа и от сына. — Пугает. Не пойдет она к ним, да и мы не пустим. Надолго ли, Артемушка, приехал?
— Завтра
— Так иди к супруге. Да смотри не ссорься с ней.
— Где уж ссориться… Говорю с ней, будто прощение вымаливаю. — Он встал и пошел к двери. — К нам в совхоз на посевную приезжал писатель. Их из области вроде как мобилизовали на культурное обслуживание сева… Так он говорил мне, что в областной альманах из разных городов Поволжья разные авторы прислали с полдюжины пьес. И как сговорились: все пьесы начинаются с того, что муж объявляет жене о том, что едет по партийной мобилизации навсегда на работу в село. А жена сразу дыбки: где же, мол, детей буду продолжать музыке учить? И в этом весь конфликт. В музыке.
— Нету ему возврата… А если и вернется в город, не будет им и той жизни, которой бы Виктории хотелось, — сказал Александр Николаевич, как только Артем закрыл дверь. — Выход им обоим только один: в общую новую сельскую жизнь идти. И вместе. То есть Артему надо строить эту жизнь.
— Видишь, отец, детям тоже самим строить свою жизнь приходится. А мы-то весь свой век думали, что мы им строили.
— И строили… и построили, чтобы они тоже строили, как им хочется, — ответил Александр Николаевич сердито. — Черти суматошные.
— Забываешь ты, отец, порой, что дети тоже ведь коммунисты. Артем в партию тоже вступал не для проформы. И в деревню он поехал, как на трудное дело своей партии, и, если он изменит этому делу, он изменит партии. А сделает ли это наш Артем?
— Кому ты это говоришь… Только зачем при этом жизни людям путать? — Александр Николаевич сдвинул брови и уставился на жену. — Уж если ты жизнь строишь, так строй ее по всем направлениям.
В прихожей послышались голоса Марины и Жени.
— …Нет, нет, побегу сначала умываться, а уж потом к вам чаевничать, — вскрикнула Женя, и слышно было, как она хлопнула дверью.
Как ни хотелось Варваре Константиновне «завести» Александра Николаевича на длинный разговор, но, услыхав шум в прихожей, она настороженно примолкла: пуще того разговора она ждала приезда Марины и ее рассказа о внуках.
Марина вошла в комнату босиком, с пунцовым лицом, вконец истомленная жарой. Вслед за ней вернулся Артем и встал у двери.
— Ох и езда! Трамваи битком. Куда только люди едут, — сказала Марина расслабленно, развязывая шелковую косыночку и опускаясь на диван.
Откинувшись на спинку дивана, раскинув руки, вытянув ноги со следами ремешков туфель и дыша полуоткрытым ртом, Марина чуток передохнула, а потом рассказала, что ребятня чувствует себя на даче преотлично.
Лидочка не спрашивала про письма от матери и отца, а мальчишки — и Алешка, и Вовка Соколов — просто рыцари Лидкины. Словом, компания у них дружная.
Хотя Марина и Женя приехали в лагерь сразу после завтрака, дети мигом съели все гостинцы, но это не значит, что их плохо кормят. Пришлось и нагоняй им дать: воспитательница
При этом сообщении Варвара Константиновна охнула и изменилась в лице.
— Больше не пойдут, — успокоила ее Марина. — Слово дали быть послушными. — Марина обратилась к Артему. — И к Танечке заходили. Тоже хорошо ей. Велела маме и папе сто поцелуев передать, а кому по скольку, не сказала, так что делите с Викой сами, как знаете.
Марина примолкла. Рассказав о главном, она припоминала подробности встречи с детьми. Тут и вбежала Женя Балакова.
— Я окончательно выхожу в люди! — воскликнула она, размахивая газетой.
Она, наверное, так и не умылась: ее лицо было потно, глаза будто повлажнели от жары, но вся она торжествовала.
— Начала читать и побоялась. Страшно, понимаете ли, читать свое. Ведь областная газета напечатала. Про вашу бригаду, Марина. — Женя положила ей на колени газету. — Прочитай ты вслух. Сама не могу. Ведь что получилось: Тихон Отнякин отдал эту статью сам в редакцию, а они взяли и сразу напечатали. Слово в слово, как я сама написала. — Женя села к столу и, подперев щеки кулаками, уставилась на Марину тревожными глазами. — Ну, читай же.
— Ой, Женька, да у меня духу не хватит. Гляди-ка, ведь целых полтора подвала, — ответила Марина и, развернув газету, прочла: — «Душевная сила» — это так называется, автор — Евгения Балакова. — Марина сделала нарочито удивленное лицо. — Это действительно ты, значит, Женя? Тогда читаем: «Все то прекрасное, новое, что каждый день приходит в наш мир ежедневно, ежечасно, создается нашим трудом. Если вникнуть в жизнь и труд бригады подшипниковцев, которой руководит Сергей Антонович Соколов, то можно убедиться, что ее труд устремляется в будущее», — это вступление Марина прочитала с нарочитой пафосностью, но, словно поняв, что шутливый тон ее не к месту, продолжала читать уже серьезно.
XV
Светлое чувство к людям бригады Соколова, родившееся у Жени на собрании, было столь сильным, что и без совета Тихона Отнякина Женя села бы к столу с листом чистой бумаги. Но если бы требовалось только описать собрание, — задача была бы легкой. Нужно было осмыслить безусловно что-то новое для Жени, что было какой-то новой высотой в ее газетной работе, которую нужно было взять. Женя, то раздумывая, то пытаясь записать свои мысли, просидела за столом до рассвета. И просидела впустую. Даже Соколов, хотя она описала его вплоть до его пегой брови, получился какой-то приторный. Она писала так, как привыкла писать, а так писать было уже нельзя.
«Аллилуйщина, аллилуйщина, — думала со стыдом Женя. — Это и в самом деле оскорбительно для тех, о ком пишем».
Изверившаяся той ночью в себе, расстроенная Женя вздремнула немного и вовремя вышла на работу. Отнякину она сказала, что с очерком у нее не получается и не получится.
— А много ли бумаги испортили?
— Листов пятнадцать.
— Можно бы и больше, но и так — почти нормально. Уверяю вас, теперь получится.
Женя занялась своими обычными делами, которые ей показались в тот день легкими. Но, что бы она ни делала, она думала о бригаде Соколова. И ноги будто сами принесли ее в цех мелких серий к концу смены.