Отечник проповедника
Шрифт:
1090. Истинное отношение ученика — Симона Афонского — к своему старцу
Подобно оленю, жаждущему животворных струй источника, преподобный Симон Афонский прошел по всем монастырям и скитам Святой Горы в чаянии найти себе желанного руководителя. При каждой встрече с иноками испытанной жизни пришелец расспрашивал об иноческих добродетелях. Наконец, среди множества иноков он нашел искомого старца, совершенного во всех отношениях подвижника. Единственным правилом всех своих действий после глубокого раскрытия перед старцем обстоятельств минувшей жизни он поставил безусловную покорность всему, что бы ни повелел ему старец. Он решил исполнять в точности и без всякого размышления каждое из его отеческих слов так, как если бы слова эти исходили не из уст старца, а от Самого Бога. Такая покорность ученика радовала учителя. Впрочем, чтоб не подать ему повода к тщеславным помыслам и вместе с тем усовершенствовать его в опытах крестной жизни и безусловного послушания, старец, вместо хвалы и снисхождения, не только постоянно бранил его, но даже нередко и бил. А блаженный принимал это с великой радостью и благодарением. Следствием этого, при содействии благодати, было с его стороны то, что когда старец вместо побоев и унижения начал проявлять по отношению к нему внимательность, он скорбел и считал это
1091. Старец, ежегодно посещая авву Антония, ничего его не спрашивал; для него достаточно было посмотреть на великого авву
Трое из отцов имели обыкновение каждый год ходить к блаженному авве Антонию. И двое из них спрашивали его о помыслах и о спасении души, а один всегда молчал, ни о чем не спрашивал. После того, как прошло много времени, авва Антоний говорит ему: "Вот столько времени приходишь ты сюда и никогда ни о чем не спрашивал меня." Тот ответил: "Достаточно для меня только смотреть на тебя, отче." (Древний патерик. 1914. С. 52. № 2).
1092. Пять тысяч монахов вышли навстречу авве Даниилу и пали перед ним ниц; авва сказал им назидание, что в нестяжании и молчании сущность спасения
См. также: Молчание ; Нестяжательность ; Спасение ; Умиление
Пошел некогда авва Даниил со своим учеником из скита в Фиваиду, — так назывался Верхний Египет по главному городу Фивы, — в область, в которой жил авва Аполлос. Отцы обители, услышав о пришествии к ним великого скитского старца, вышли ему навстречу за семь поприщ от монастыря. Их было более пяти тысяч. И представилось чудное зрелище! Они пали ниц и лежали на песчаной равнине, ожидая, подобно лику Ангелов, старца, чтобы принять его, как Христа. Одни подстилали под его ноги свои одежды, другие подстилали свои куколи, и лились потоки слез из их очей. Пришел авва Аполлос и поклонился старцу семь раз прежде, чем старец приблизился к нему. Они приветствовали друг друга с любовью. Братия просили старца сказать им слово спасения, потому что старец не сразу начинал говорить с кем-либо. Они сели вне монастыря на песке, потому что церковь не вмещала всех. Отец Даниил повелел своему ученику: "Напиши следующее. Если хотите спастись, блюдите нестяжание и молчание. На этих двух деланиях основывается все монашеское жительство." Ученик написал сказанное ему старцем и передал одному из иноков, который прочитал это братиям-египтянам. Все, придя в умиление, заплакали. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 94. № 11).
1093. Авва Даниил был торжественно встречен всеми сестрами монастыря; игумения умыла ему ноги и окропила этой водой сестер
Авва Даниил пришел в Иеромополь и сказал своему ученику: "Пойди в женский монастырь и, постучавшись во врата, скажи игумении, что я пришел." Ученик пошел и постучался во врата. Пришла игумения и сказала тихим голосом: "Спасайся, брат! Чего ты желаешь?" Монах отвечал: "Окажи любовь, дозволь мне провести одну ночь здесь с другим братом, чтоб нас не съели звери." Игумения сказала ему: "Брат! Никогда мужчина не входил сюда. Легче будет для вас, если съедят вас внешние звери, чем внутренние." Брат отвечал: "Здесь скитский авва Даниил." Она, услышав это, отворила обе половины ворот, вышла навстречу старцу со своими постницами. Они устлали своими одеждами весь путь от ворот до того места, где был старец, и, кланяясь перед ним, целовали его ноги. Таким образом, с великой радостью и весельем ввели его в монастырь. Игумения велела принести лохань, влила в нее воду, настоенную на благовонных травах, и, поставив постниц в два лика, своими руками умыла ноги старца, а также и ноги его ученика. Потом она подводила постниц по одной к умывальнице и окропляла их этим святым омовением. Оставшееся же после всех возлила на свою главу. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 95. № 12).
1094. Взаимоотношения оптинских старцев Льва и Макария
Поучительны и назидательны были отношения между старцами отцом Леонидом и отцом Макарием. Отец Макарий уже более семи лет был духовником Севского девичьего монастыря, многие считали его своим наставником и пользовались его духовными советами. Несмотря на это, он, смиряясь и вменяя себя ни во что, избегал человеческой славы, домогаясь, как особой чести и отличия, быть при ноге другого старца. Исполненный веры и любви к своему отцу отец Макарий, будучи и главным указным монастырским духовником, и скитоначальником, ничего не делал, не спросив отца Леонида, и по смирению успех своих начинаний приписывал тайно и явно молитвам, советам и благословению своего отца, и до самой блаженной кончины отца Леонида пребыл одним из усерднейших его учеников. (Оптинский патерик. С. 169).
1095. Отношение оптинского старца Иосифа к ближним
См. также: Бесстрастие
В обращении старец Иосиф был удивительно ровен со всеми. Всегда приветливый и участливый, он ни перед кем не заискивал, никого не привлекал, никого не отличал. Даже для высокопоставленных лиц он не изменял своих порядков. Родственников, приезжавших к нему, он принимал наравне с другими в той же приемной и беседовал с ними, но никаких чаепитий и никаких особых утешений родным не предлагалось. Вообще, он никого к себе не звал и никому не отказывал. Принимая всех без различия, отец Иосиф всегда отвечал на предложенные ему вопросы, но сам никогда
1096. Духовный образ отца Макария Оптинского
Исполненный истинной любви, старец обильно проливал свою милость на духовных детей, объемля их всех своей душой и вмещая в свое сердце. По примеру милосердного нашего Создателя и Искупителя, он не отвращался ни от кого приходящего к нему и требующего милости душевной или телесной и никого не отпускал от себя, не оказав, чем мог, внимания к его нужде. Долготерпение и кротость также были украшением старца, ибо никто из иноков не видел в нем гнева или смущения по поводу чего-либо, разве что — за преступление заповеди Божией. Напротив, кротость и терпение его были понятны всем человекам. Обличая кого-либо, он запрещал с тихостью, наставлял и поучал с любовью, миловал и долготерпел с надеждой исправления согрешающих. Незлобие и простота в нем были поистине младенческие. Лицо его было бело и светло, как лицо Ангела Божия. Взор тих, слово смиренно и чуждо дерзновения. Ум же его, как делателя умной молитвы, всегда был соединен с Богом, от этого делания лицо его цвело духовной радостью и сияло любовью к ближнему. Каждый месяц причащаясь в алтаре Святых Христовых Тайн, он всегда принимал их с глубоким и трогательным умилением. (Оптинский патерик. С. 219).
1097. Боримый в течение трех лет страстью, инок освободился от нее только после того, как открыл свою душу авве Зенону; через год, поколебавшись в вере в старца, он пошел испытать его, но был вразумлен кротким словом старца
См. также: Вера ; Исповедь ; Осуждение ; Помыслы ; Страсти ; Стыд ложный
Беседуя с неким старцем, жившим близ аввы Зенона, мы спросили его: "Если кого беспокоит греховный помысл и он, прочитав или услышав от отцов о борьбе с таким помыслом, хочет исправить свое душевное настроение, но не может, надо ли исповедать это кому-либо из старцев или должно руководствоваться прочитанным и удовлетворяться своей совестью?" Старец отвечал нам: "Должно исповедать отцу, но отцу, способному оказать помощь, и не уповать на себя. Боримый страстью не может сам себе принести пользы, в особенности если страсть обладает им. Со мной в юности случилось нечто подобное. Душа моя была уязвлена страстью, и я побеждался ею. Услышав об авве Зеноне, что он исцелил многих, я вознамерился идти к нему и возвестить совершающееся надо мной. Но помысл удерживал меня, внушая: "Ведь ты знаешь, как должно поступить! Поступи сообразно прочитанному тобой и не соблазняй старца. Когда я решался идти, брань несколько облегчалась, и я оставлял свое намерение. Тогда снова потопляла меня страсть, и я снова побуждал себя сходить к старцу, но враг опять обольщал меня, не попуская исповедать старцу борющих меня помыслов. Не раз приходил я к старцу и думал, что способ исцеления мне известен. "Какая нужда, — говорил помысл, — рассказывать о себе кому-либо?" Это приносил мне враг, чтобы я не открыл страсти и не получил исцеления. Старец прозирал, что я имею что-то на сердце, но не обличал меня, а ждал, чтоб я сам исповедал ему. Вместе с тем он наставлял меня на благое жительство и отпускал с миром. Приходя к себе, я скорбел и плакал, говоря: "Доколе, окаянная моя душа, ты будешь отвергать врачевание? Издалека приходят к старцу и получают исцеление, а ты не можешь возобладать собой, не хочешь исцелиться, имея врача близ себя!" Как-то, разжегшись сердцем, я встал и сказал сам себе: "Пойду к старцу, и если никого не встречу у него, то это будет для меня знамением воли Божией, чтоб я исповедал ему мои помыслы."
С такой решимостью я пришел к старцу и не встретил у него никого. Старец, как обычно, поучал меня спасению души и как кто может очиститься от скверных помыслов. Победясь опять стыдом и не будучи в состоянии исповедать грех, я просил отпустить меня. Старец сотворил молитву и, провожая меня, пошел впереди к дверям, а я, томимый помыслами, — сказать старцу или не сказать, — шел за ним, ступая медленно. Старец, видя, что помыслы очень истомили меня, повернулся и, прикоснувшись к моей груди, сказал: "Что делается с тобой? И я человек." Когда старец сказал мне это, сердце мое как-будто отверзлось и я упал ниц к его ногам, умоляя помиловать меня. Он спросил: "Что с тобой?" Я отвечал: "Ты знаешь, чем я страдаю." Он сказал: "Нужно тебе самому обличить свое состояние." Тогда я с великим стыдом исповедал свою страсть. Он сказал мне: "Чего ты стыдишься? Скажи мне, не человек ли я? Не три ли года ты приходил сюда, имея эти помыслы и не исповедуя их?" Я припал к его ногам и умолял: "Помилуй меня, ради Бога, скажи мне, что делать?" Он отвечал: "Пойди усиль свою молитву и ни о ком не говори худо." Я возвратился в келию, усилил молитву и благодатью Христовой за молитвы старца освободился от смущения этой страстью. По прошествии года пришел мне помысл, что, может быть, Бог помиловал меня по Своей милости, а не ради старца. Я пошел к нему и, желая испытать его, наедине поклонился ему, и сказал: "Авва! Помолись о мне ради того помысла, который я исповедал тебе в прошлом году." Он не поднял меня тотчас, но оставил в поклоне и, помолчав немного, сказал: "Встань и имей веру." Когда я услышал это, мне сделалось так стыдно, что от стыда мне хотелось, чтоб земля поглотила меня. Я встал и не мог взглянуть на старца. Дивясь ему, я возвратился в свою келию." (Еп. Игнатий. Отечник. С. 128. № 6).
1098. Брат, исповедавший старцу помыслы с полной искренностью и слезами, получил исцеление; допустивший же при исповеди небрежение, не получил пользы
См. также: Исповедь ; Помыслы
Старец ради нашей душевной пользы поведал следующее: "Однажды два брата пошли к авве Зенону. Каждый виделся с ним наедине и исповедал ему свои помыслы. После этого оказались они вместе, и один спросил: "Когда мы ходили к старцу, получил ли ты пользу от исповеди?" — "Да, — отвечал тот, — за его молитвы Бог исцелил меня." Спросивший сказал на это: "Я хотя и исповедал, но не ощутил исцеления." — "Как ты исповедался старцу?" — "Я сказал ему: "Авва! Помолись обо мне, такой-то помысл беспокоит меня." Брат сказал на это: "Я, исповедуя ему свои помыслы, поливал слезами его ноги, и за его молитвы Бог исцелил меня." Старец, рассказывая нам это, хотел объяснить, что те, которые исповедуют свои помыслы отцам, должны исповедовать их со всей искренностью, с сокрушением сердца, как бы перед Самим Богом, тогда они могут получить милость. Исповедь же, совершаемая с небрежением или с намерением искусить старца, не только не приносит пользы, но и служит к осуждению. (Еп. Игнатий. Отечник. С. 130. № 7).