Отель на краю ночи
Шрифт:
– Я прошла курс лечения, – продолжила Анна. – И теперь опекунский совет должен будет решить, могу ли я воспитывать своего сына.
Анна замолчала. Некоторое время она смотрела на черные деревья парка, чувствуя себя неловко, потом остановилась и, повернувшись к Кореневу, спросила:
– Ну, а вы? Что вас привело в эту глухомань? Семейные проблемы?
Егор тоже остановился.
– У меня нет семьи, – сказал он. – Два года назад моя жена умерла от крупозной пневмонии. Я тогда был в командировке, и начальство приняло решение ничего мне не сообщать. Когда я вернулся, ее уже похоронили.
Анна не
– Но как такое может быть? Какое они имели право?
– Я сказал им то же самое. Но мне ответили, что так было нужно для дела.
– И что вы сделали?
– Подал в отставку. Они согласились, но сделали все, чтобы испортить мне жизнь.
Анна помолчала.
– Вы служили в «горячих точках»?
– Да. И там… было много такого, о чем я предпочел бы забыть.
– Получается?
– Что?
– Забыть.
Егор покачал головой:
– Нет. Днем еще ничего, а вот ночью… Снам ведь не укажешь на дверь. Они просто приходят, и все.
– Это правда, – тихо сказала Анна. – Они просто приходят.
Коренев достал из кармана сигареты и закурил.
– У меня в роте был один мальчишка, – сказал он, пряча сигареты и зажигалку в карман куртки. – Рядовой Прокофьев. Необстрелянный, пугливый, совсем домашний. Я вдолбил себе в голову, что обязан сделать из него «настоящего мужчину». Я был очень в себе уверен, понимаете? Да что там уверен – я считал себя богом. За все время службы я не получил ни одного ранения. Если стрелял, то всегда попадал в цель. Если вел группу, то приводил ее в конечный пункт без единой потери. Однажды все это должно было кончиться, но я об этом не думал.
Егор глубоко затянулся и выпустил густое облако дыма.
– Желая сделать из мальчишки мужчину, я послал его вперед. Через десять метров он наткнулся на растяжку. Взрывом парню оторвало ноги.
Анна нахмурилась.
– Если бы вы сами пошли вперед, вы бы тоже могли…
Коренев нетерпеливо тряхнул головой:
– Нет, не мог. Мой ротный говорил, что у меня нюх на опасность. И это правда.
– Что было потом? – спросила Анна после паузы.
Егор пожал плечами:
– Ничего. Я продолжал воевать. Меня ни разу не ранили, хотя я совал голову в самое пекло. Рядом со мной гибли люди, а я выходил из огня живым и невредимым. Был момент, когда я сам искал смерти. Но и тогда она отвернулась от меня.
– Если это так, – сказала Анна после паузы, – значит, ваше время еще не пришло.
– Да, знаю. – Егор усмехнулся. – Приятель мне все уши прожужжал. Судьба, предназначение… Он-то был уверен, что рожден для чего-то великого. Мечтал после окончания контракта стать политиком. Изменить мир. – Коренев снова затянулся сигаретой и выпустил в холодный воздух струю теплого дыма. – Знаете, как он погиб?
– Как?
– Его разорвало на куски фугасом, когда он отошел в кустики. Помер со спущенными штанами. Как вам такое предназначение?
Дождь усилился. Анна взглянула на мокрые от дождя волосы Егора и смущенно проговорила:
– Вы совсем промокли. Идемте под крышу.
Вдруг Егор отбросил сигарету, обнял Анну за плечи и быстро поцеловал в губы. Анна не сделала попытки вырваться, но и не ответила на поцелуй.
– Зачем? – спросила она.
– Не знаю. – Коренев выпустил ее плечи. – Ничего не смог с собой поделать.
Несколько секунд оба молчали. Первой тишину нарушила Анна.
– Вы вымокли, – сказала она. – Вам нужно переодеться, иначе вы простудитесь. Пойдемте.
Она повернулась и пошла к отелю. Егор посмотрел на черные деревья парка, на железную ограду, прислушался к шорохам парка и вздохам моря, повернулся и зашагал за Анной.
Остановившись возле своего номера, Анна повернулась к Кореневу и сказала:
– Здесь мы расстанемся.
Коренев, однако, не спешил уходить. Он медленно взял Анну за плечи и заглянул ей в глаза.
– Пойдем ко мне, – тихо проговорил Егор.
Анна оттолкнула его. Затем отвернулась, быстро достала ключ и вставила в замочную скважину. Она надавила на ключ, и вдруг что-то сухо лязгнуло.
– Что случилось? – спросил Коренев.
Анна протянула ему руку. На узкой ладони лежала головка ключа.
– Кажется, я сломала ключ, – сказала она, все еще не глядя ему в глаза. – Ума не приложу, как это получилось.
Коренев снова взял ее за плечи.
– Идем ко мне, – повторил он, и на этот раз голос его прозвучал почти нежно.
Анна медлила. Тогда он наклонился и, коснувшись губами ее щеки, прошептал:
– По отелю гуляют сквозняки, а ты насквозь промокла. Сначала примешь горячий душ и наденешь теплый халат, а потом мы позвоним портье и расскажем ему о твоей беде. Пока ты будешь принимать душ, я закажу в баре горячий глинтвейн.
Мягкие губы Егора скользнули по шее Анны. Она поежилась и тихо проговорила:
– От такого предложения трудно отказаться. Но если ты будешь распускать руки, я отхлещу тебя по щекам.
Когда Егор отдернул пластиковую шторку, Анна стояла под струями горячей воды. Он переступил через край ванны и встал рядом с ней, так просто и естественно, словно делал это всю жизнь.
– Я подумал, что тебе может понадобиться моя помощь, – сказал он и поцеловал ее.
Анна откинула со лба Егора мокрые волосы и оглядела его. Его тело было почти совершенно. Смуглое, мускулистое, с поджарым, крепким животом – тело тренированного мужчины, воина. Он тоже смотрел на нее взглядом, в котором соединились восхищение, желание и любопытство. И этот взгляд, такой беззастенчивый, такой мужской, возбуждал больше поцелуев и объятий.
– Ты же говорил, что тебя ни разу не ранили, – сказала она и коснулась пальцем белесой полоски на его животе. – Тогда откуда этот шрам?
– Это у меня с детства, – с улыбкой ответил он.
Анна тоже улыбнулась.
– Наверное, ты вступился за девушку, и страшный хулиган ударил тебя ножом?
Егор покачал головой.
– Нет. Я воровал яблоки в чужом саду, а когда хозяин погнался за мной – упал с забора и расцарапал живот гвоздем. Ты разочарована?
– Ужасно!
Они поцеловались. Затем Егор медленно, продолжая покрывать поцелуями ее тело, опустился на колени. Анна издала короткий стон и выгнула спину. Им обоим было за тридцать, и страсть, охватившая их, была не пылким чувством юных любовников, которое жарким пламенем обжигает сердца и сулит телам немало грандиозных открытий, а страстью взрослых людей, испытавших в жизни все, умеющих управлять своими чувствами и не боящихся разочарований.