Отель на перекрестке радости и горечи
Шрифт:
Шелдон не стал спорить.
«Он прав, — думал Генри. — Я уже взрослый, могу решать за себя. Но Айдахо — это же так далеко… и опасно, наверное. С какой стати сбегать неизвестно куда? Если со мной что-нибудь случится, кто позаботится о маме? Раз отец прикован к постели, я глава семьи. Нужно отвечать за свои поступки. Может, даже придется бросить школу и пойти работать. Побег — безответственность».
Нет, нельзя. Слишком уж безрассудно.
Когда Генри добрался до дома, отец крепко спал. После удара он даже храпел не так громко, как раньше. И вообще казался бледной тенью себя прежнего. Лишь огонь презрения жег Генри все с той же силой.
В
— Тебе открытка на день рождения, — сказала она по-кантонски.
Достала открытку из кармана передника и протянула Генри. Ярко-желтый конверт, слегка помятый и запачканный, со знакомой маркой.
Генри тотчас узнал по почерку, от кого открытка. Значит, не забыла.
Он смущенно посмотрел на мать.
— Все хорошо, — мягко сказала мама и вышла из кухни.
До своей комнаты Генри не дотерпел, вскрыл конверт прямо в кухне. Осторожно вынул письмо и стал читать. Вверху страницы был нарисован чернилами именинный торт и раскрашен акварелью. Ниже строчки:
С днем рождения, Генри! Я не хотела с тобой расставаться, но поделать мы ничего не могли, ни ты, ни я. Я не хочу быть причиной раздоров в твоей семье, ссорить тебя с отцом. Просто знай, что я все время думаю о тебе. Ты не представляешь, как я по тебе скучаю.
Дальше она рассказывала о жизни в новом лагере. О том, что там открыли школу, об отце. Его адвокатский диплом не пригодился, когда настала пора убирать свеклу.
Письмо заканчивалось так:
Польше писать не буду, не хочу тебя беспокоить. Может быть, твой отец прав.
У Генри тряслись руки, когда он вновь и вновь перечитывал последнюю строчку. Он взглянул на маму — та, незаметно зайдя в кухню, искоса следила за ним. В волнении она прижала руку к губам.
Генри кинулся к себе в комнату, лихорадочно пересчитал летние сбережения и деньги, подаренные тетушкой Кинг. Затем стащил со шкафа старый чемодан, побросал в него кое-какую одежду и белье.
Из комнаты он вышел другим человеком. Мама смотрела на него в растерянности.
Генри тронул ее за руку.
— Я на автовокзал, вернусь через несколько дней…
— Я так и знал, что ты молоток, парень, — ухмыльнулся Шелдон, когда они устроились в креслах автобуса до Уолла-Уолла. — Знал, что у тебя хватит пороху, — это по глазам твоим видно.
Генри смотрел в окно. Тротуары Сиэтла постепенно сменялись зеленью холмов, они приближались к границе штата. Когда он разыскал Шелдона, тот держал в руке чемодан — в других подсказках Генри не нуждался. «Только шляпу возьму», — сказал Шелдон, и, подхватив чемоданы, они направились на автостанцию, где купили два билета в оба конца до города Джерома, штат Айдахо, — ближайшего к лагерю Минидока, где жила Кейко. Билет стоил двенадцать долларов. Генри хотел заплатить и за Шелдона, но тот возмутился.
— Спасибо, что едешь со мной, но я должен был заплатить…
— Ничего ты не должен, Генри. Я обожаю путешествовать, а все в городе торчу.
Генри был благодарен Шелдону. Деньги пригодятся — обратных билетов им понадобится на один больше. Он увезет Кейко с собой. Отдаст ей свой значок и уведет во время свидания. Сейчас все средства хороши. Кейко может пожить у тетушки Кинг на Бикон-Хилл — так надеялся Генри. В отличие
— Знаешь, где это? — спросил Шелдон.
— Я знаю, как было в Пуйяллапе, в «Гармонии». Мы сразу поймем.
— Уверен?
— Там девять тысяч интернированных. Целый маленький город. Лагерь мы найдем без труда. Вот Кейко будет труднее разыскать.
Шелдон громко присвистнул, к негодованию старушки в меховой шляпе, сидевшей впереди. Она обернулась и прожгла его сердитым взглядом.
Генри места в последнем ряду вполне устраивали, но Шелдон не скрывал возмущения. Он все никак не мог успокоиться, ворчал, что здесь Север, а не рабовладельческий Юг, и какого черта шофер велел им садиться в конце салона. Но последний ряд имел и свои преимущества. Дорога предстояла дальняя, а тут ты никому глаза не мозолишь, и никто с расспросами не пристает. Генри забился в самый угол, стараясь сделаться как можно незаметнее, а те пассажиры, что сердито оглядывались на них, наткнувшись на яростный взгляд Шелдона, тут же отворачивались.
— А вдруг нам негде будет ночевать? — встревожился Генри.
— Ничего, переживем. На улице переночуем, не впервой.
Но его слова не успокоили Генри. Он помнил рассказы Кейко про ее дядю, который вместе с семейством попытался уехать в глубь страны еще до высылки японцев с острова Бэйнбридж. Туда, где японцы не были как бельмо в глазу. В те дни их даже призывали уехать из Сиэтла добровольно. Но беда состояла в том, что их не обслуживали на заправках и не пускали на ночлег. Из гостиниц их выпроваживали, а то и просто выставляли таблички «нет мест» у них перед носом. Дядя Кейко добрался лишь до Венатчи, штат Вашингтон, и вынужден был повернуть назад, а потом его заперли в лагерь, как всех остальных.
Генри представил, как они ночуют под открытым небом, и порадовался, что взял теплую одежду. Сентябрь выдался холодным и дождливым, по крайней мере в Сиэтле. Кто знает, какая погода сейчас в Айдахо.
Через шесть часов они добрались до Уолла-Уолла — фермерского городка, знаменитого яблоневыми садами. Сорок пять минут на обед, и снова в дорогу. Тнин-Фолс, оттуда — в Джером, штат Айдахо, а там и до Минидоки недалеко.
Генри выбрался из автобуса и поежился. Казалось, будто все вокруг уставились на них с Шелдоном. Они были тут единственные цветные. Даже ни одного индейца к поле зрения, хотя в городке, названном в честь индейского племени, должны ведь быть индейцы. Повсюду лишь белые, да такие важные, и все косятся на них с Шелдоном. Как ни странно, враждебности в их взглядах не чувствовалось. Оглядев Генри и Шелдона, люди шли себе дальше. Но все равно Генри теребил значок «Я китаец», а Шелдон проворчал: «Давай найдем где перекусить, только не смотри никому в глаза, лады?»
Генри знал, что Шелдон вырос к Такоме, а родился в Алабаме. Семья уехала с Юга, когда ему было лет пять-шесть, но, видно, успел он насмотреться такого, что навсегда отбило у него охоту возвращаться на Юг. По старой южной привычке Шелдон называл всех мужчин от мала до велика «сэр», а женщин — «мэм», вежливо приподнимая шляпу, но с Югом его больше ничто не связывало. И сейчас он шарахался от каждого встречного, будто очутился не в Уолла-Уолла, а в Бирмингеме.
— Куда пойдем?
Шелдон окинул взглядом окна магазинов и ресторанов.