Отель «Парк»(Повесть)
Шрифт:
И минувшей ночью, ничем не отличавшейся от остальных, Мика думал о предстоящей операции. Он долго ворочался с боку на бок, засыпал, просыпался, снова засыпал, но мысли неустанно возвращались к отелю «Парк».
…Все готово. Парень на месте. Оружие наверняка доставят. Проводник прибудет вовремя. План разработан. Предусмотрены все случайности. А может быть, нет? Что-то непонятное мучает его, не дает уснуть. Он чувствует, догадывается, в чем дело, но не хватает решимости осознать это. Самое главное — человек. Человек, который должен выполнить задание и остаться в живых. Самому, вероятно, легче было бы выполнить операцию. Справится ли один человек с таким заданием? Почему на первом совещании вместе со Смайо они не выделили нескольких человек? Нет, нельзя! Слишком неосторожно поручать такое дело нескольким товарищам. Лучше один! Но пока имеется возможность пойти на операцию самому.
Мика заворочался. Мысли не давали ему покоя. Наконец удалось задремать. Или ему только показалось, что он заснул?
В ночной тишине раздалась пулеметная очередь. Мика вскочил. Но все стихло. Слышался лишь слабый шум ветра. Сон был нарушен. И снова Мику охватило беспокойство: операция должна пройти успешно, и человек должен уцелеть. И то и другое наверняка. Однако и то и другое наверняка может не получиться.
Человек, смелый по природе, в состоянии многое сделать сам. Ему всегда легче самому пойти на задание. Он ничего не боится. Но когда то же самое нужно доверить другому, в нем рождается страх. Что произойдет с тем? Уцелеет ли он?
Лишь на заре, измученный бессонницей и тревожными мыслями, Мика смог успокоиться и задремать.
Последний день перед операцией. Что это: последний день жизни или просто канун операции? Возможно, и то и другое. А денек выдался на редкость ясный, солнечный. И не очень жаркий. На небе — ни облачка. По улицам гулял свежий ветерок. Старая, грязная гостиница, куда меня пустили на ночь без документов, осталась позади в узкой улочке. О ней я уже забыл. Редко найдется человек, который последнюю ночь перед гибелью проводит в белоснежной постели. Наши товарищи уходили на смерть из тюремных камер.
Как, однако, хорошо на улице! Люди смеются. В глаза бросаются всякие пустяки. Мне казалось, что до сих пор я не видел ничего подобного. Жаль, что раньше я не замечал этого. Сколько дел осталось незавершенными! Как чудесна жизнь, когда кажется, что она приходит к концу! А я любил жизнь. Ведь я только начинал жить. Правда, я любил другую жизнь. Свободную, без пауков и паучьих сетей.
Я не спеша шел по улице. На веранде ресторана сидели немецкие офицеры. Они ели и пили. Я подошел поближе. Мне хотелось видеть их глаза. Но они не удостоили меня своим взглядом. Им и в голову не могло прийти, почему я хочу их видеть. Они презирали нас, маленьких, обыкновенных людей, которые били их и которые в их воображении превращались в великанов.
У ограды толпились голодные босоногие цыганята. Они пожирали глазами груды жареного мяса и хлеба на столах. Лицом к ним сидел толстый офицер. У него были злые зеленые глаза, короткий нос и коротко остриженные волосы. Вот он кончил есть, налил себе пива и принялся рассматривать оборванных детей. Показав на них кивком головы, он что-то сказал другим офицерам. Те заулыбались. Потом он взял кусок хлеба и бросил его за ограду. Ребята поймали его на лету. Игру подхватили другие офицеры. Заводила стал швырять цыганятам обглоданные кости. Те ловили их. Офицеры раскатисто хохотали.
Меня душили злоба и стыд. Я зашагал дальше. «Хорошо бы этот толстяк с зелеными глазами оказался вечером в зале отеля „Парк“», — думал я.
Толпа мальчишек, размахивая плавками, мчалась к Нишаве. Это отвлекло меня от мыслей о цыганятах. Скоро на пляже я увижу Мику. Надо спешить. Барахтаться в Нишаве приятнее, чем шляться по пыльным городским улицам. Однако что-то удерживало меня.
Прощаться с городом, в котором мне так часто приходилось бывать и который в этот последний день показался таким прекрасным, было не так-то просто.
Но надо быть точным. Неудобно заставлять Мику ждать. Путь к реке проходил мимо дома, где жил и работал мой отец. Я не рассчитывал встретить его, но все-таки пошел по той стороне улицы, где стоял дом.
Наверное, он сейчас дома. Мне захотелось увидеть его, но войти я побоялся. «Довольствуйся тем, что тебе удалось пройти мимо дома, где он живет», — подумал я. Вот и его дверь. Что-то шептало мне: «Войди, придумай какой-нибудь предлог». Но предлога не было. Борясь с желанием войти и чувством долга, я прошел мимо.
Мика ждал меня на пляже, в условленном месте. Народу было много. Молодежь, пожилые люди… Многие пришли целыми семьями. Мика загорал. Ему это редко удавалось, но в тот день пляж был лучшим убежищем. Мика расположился рядом с шумной компанией: юноши и девушки купались в ближайшей бухточке, неподалеку от нас.
— А я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего с тобой, — бросил Мика.
— Давно ждешь? — спросил я и сел рядом.
— Нет, не так давно, — ответил он с улыбкой.
— А местечко ты нашел неплохое. Можно спокойно отдохнуть.
Я стал рассказывать ему, как провел ночь. Услышав мой рассказ о цыганских ребятишках и фашистских офицерах, он помрачнел. На скулах заиграли желваки.
— Для этих людей нет ничего святого, — проговорил он.
— До каких же пор так будет? Наступают в России, заняли всю Европу.
— Недолго. Красная Армия сильна. Она «заманивает» их, чтобы разбить на своей территории. Не волнуйся, через несколько месяцев русские подойдут к Берлину.
Говорил он тихо, но горячо. По его словам, Красная Армия разгромит немцев. Победа ее несомненна. Но и другие народы должны подняться на борьбу с фашистами и сражаться за свою свободу.
— Если каждая европейская страна привяжет к себе по десять немецких дивизий, что тогда останется на русском фронте? Ничего. А ведь борьба уже началась. В Норвегии народ не покоряется. В Польше бьют немцев. Вот увидишь, борьба начнется в скором времени в Греции и Албании.
Я слушал Мику, и мне казалось, что свобода уже не за горами. Так бы вот взял да и спросил первого встречного оккупанта: «Чего ты тут ждешь? Почему не уходишь? Неужели не видишь, что война проиграна?» Вспомнилась предстоящая операция, и мне стало досадно погибать. Ведь скоро придет освобождение.