Отголоски прошлого

Курносова Елена Владимировна

– Не помню. Кажется, был, но только очень маленький, трёхколёсный. А настоящего не было, я на таком никогда не катался.

– Научишься. Мы выберем тебе самый крутой велосипед. Если, конечно, пообещаешь мне ездить по правилам.

– По каким ещё правилам?

– Правилам дорожного движения. Их необходимо соблюдать, чтобы не попасть под машину. Придёт время, и я всё подробно тебе об этом расскажу.

– А когда придёт это время, Пчёлка?

– Скоро, Грейди…Скоро… Надо немного подождать…

Подождать, только и всего… Что ему ещё оставалось делать? Ждать и торопить время. Со слезами на глазах провожать Бодро на операции и быть в постоянном страхе за его жизнь. Грейди мечтал

о нормальном детстве, и поэтому ждал… Ждал столько, сколько было велено. Главное, Бодро никогда его не обманывал, и Грейди ему верил. С некоторых пор больше, чем Богу. Потому что Бог был далеко, и Грейди его никогда не видел. Бог не проводил возле него бессонные ночи, когда он метался в жару во время лихорадки. К нему нельзя было прижаться всем телом и почувствовать себя защищённым от всех бед на земле. Бог не отвечал на его вопросы, не утешал, когда ему было грустно. Всё это умели делать только его родители. И теперь – Бодро. Не удивительно, что для Грейди он был важнее, чем Бог…

Может, всё обернулось бы иначе, если бы не было этой долгой разлуки, за время которой Адам просто отвык от него. Не зря Грейди так боялся, не зря не хотел его отпускать в эту проклятую Камбоджу. Не обошлись бы там без Бодро…Он опять просил подождать. Всего лишь месяц. А потом всё будет хорошо. Словно его возвращение из командировки означало конец войны и возвращение домой, в Портленд… А Грейди уже устал ждать, он не мог себе представить их лагерь без Бодро. И не хотел представлять…

… - Не уходи… Пожалуйста не уходи…Не оставляй меня одного…

– Грейди…Я не могу..Ты же знаешь, что я не могу..Я скоро вернусь за тобой, очень скоро…Не бойся...Всё будет хорошо…Ну что ты?..Я вернусь, Грейди. Обязательно.

– Обещаешь?..Ты правда обещаешь?

– Обещаю. Я вернусь.

… Он не вернулся. А может быть, прибыл в срок, но, не обнаружив Грейди в лагере, решил, что в приюте ему будет лучше. Так, по крайней мере, сказал ему капитан Форрестер, когда однажды утром позвал мальчика к себе и сообщил ему эту неожиданную новость. Он не предлагал Грейди пожить в приюте до возвращения Бодро, он просто поставил его перед фактом, который нужно было осмыслить и принять как должное.

– А как же Бодро? – Растерянно спросил тогда Грейди, всё ещё не до конца осознавая, что происходит. – Я же должен его тут дождаться, он скоро вернётся.

Лицо Форрестера было абсолютно непроницаемым:

– Грейди, ты же понимаешь, что тебе нельзя вечно тут находиться. У Бодро нет сейчас времени тобой заниматься, сам же видишь. Будет лучше, если ты пока поживёшь в приюте и подождёшь его там.

Он не думал, что так будет лучше, но понимал, что спорить бесполезно – капитан уже всё давно решил и мнения его не спрашивал. И всё-таки что-то подсказывало ему, что Бодро эта идея не понравится тоже.

– А как Бодро меня найдёт?

– Когда он вернётся, я дам ему координаты приюта, и она заберёт тебя, как только сможет.

Казалось бы, всё вполне логично и обосновано. И ничего особенно страшного в этом нет. Грейди старался внушить самому себе, что так действительно будет лучше. Бодро обязательно приедет за ним сразу же, как только узнает адрес, он не позволит ему жить так далеко от себя. Ни дня, ни минуты не позволит! Но всё равно было страшно. За минувший год военный лагерь стал для Грейди родным домом, из которого его теперь выпроваживали, отправляя неизвестно куда. И жаловаться было некому. Единственный человек, способный за него заступиться, был очень далеко и ничем не мог ему помочь.

Наверное, Форрестера тоже можно было понять. Лагерь – не детский сад, и один неприкаянный ребёнок среди солдат – само по себе уже беспокойство и напряг. И в какой-то степени он считал, что совершает доброе

дело, веря в то, что о мальчике действительно позаботятся в сиротском приюте. Хотя теперь Грейди понимал, что заниматься его устройством никто серьёзно и не собирался. Просто захватили по пути, когда ездили по каким-то делам в Далат и сбагрили в первый же попавшийся приют, как бездомного щенка, которого и на улицу не вышвырнешь, и себе оставить – хлопотно…Война…Она слишком всех ожесточила, лишив элементарного чувства сострадания. Никто не задумался о том, как сложится судьба белого мальчика среди вьетнамских детей, это была такая несущественная мелочь по сравнению с глобальными проблемами этой несчастной страны, ну а для Грейди… Для Грейди этот новый поворот судьбы стал вторым кругом ада. Первым была гибель родителей и джунгли…

Самым обидным было то, что он не делал ничего плохого. Все восемь лет своей жизни он был окружён заботой и теплом. Он верил в добро и всегда стремился быть хорошим, правильным мальчиком, справедливо ожидая от окружающих такого же к себе отношения. Однако всё на свете оказалось не так, как он себе представлял. Местные дети, лишённые нормальной жизни в семье, сильно отличались от тех, которые жили в Чан Ло и все до одного были для Грейди хорошими друзьями. Сироты, как правило, рано взрослеют и рано теряют способность сострадать ближнему. Их слишком волнует собственная участь и в этом плане они напоминают стаю диких волчат, исступлённо охраняющих свою территорию от любого чужака. Грейди был не готов принять этот суровый закон выживания вот так, сходу, ещё не успев толком отвыкнуть от родительской любви и ласки…

Его избили в первый же день. Ни за что, прямо во дворе… Просто потому что он был новенький и единственный белый, а это всё равно что инопланетянин, инстинктивно вызывающий резкий негатив слишком бросающимся в глаза внешним отличием. Эти мальчишки и девчонки, наверное, никогда не видели детей другой национальности, и Грейди так и не понял, что все они против него имеют. Его никто никогда в жизни ещё не бил, и он так растерялся, что даже не смог защититься от ударов, которые обрушились на него со всех сторон одновременно. И на ногах устоять не сумел – почти сразу же упал, уткнувшись носом в землю, втянув голову в плечи и закрыв её руками. Где-то в глубине души тлела надежда на то, что лежачего тронуть никто не посмеет, но не тут-то было. Бить лежачих неудобно только кулаками, ногами – сколько угодно, так, наверное, считали сироты из приюта. Их было много, разных по возрасту и сложению. Кто-то был намного младше Грейди, кто-то старше, кто-то одного возраста, но все они были заодно, и сопротивляться им не имело никакого смысла. Да он тогда ещё и не умел сопротивляться… Его этому просто не учили, потому что в том мире, где он жил раньше, не было насилия и зла.

Грейди до сих пор помнил эти удары, от которых потом долго ныло всё тело. Помнил солёный привкус собственной крови во рту. Отчаяние и слепую надежду на то, что кто-то должен вмешаться и прекратить это варварство. Но никто не вмешался.. Воспитатель был неподалёку, но предпочёл сделать вид, что ничего не замечает. Это Грейди понял уже позже, ну а тогда он был просто ошеломлён и не мог ни о чём думать. Ощущение собственного бессилия перед кем-то невозможно было ни с чем сравнить. Гремучая смесь из смятения, обиды и страха, когда ты не соображаешь, что происходит, пытаешься выяснить, в чём твоя вина, что-то впопыхах объясняешь и доказываешь, однако никому не интересны твои жалкие попытки спастись. Из глаз брызжут слёзы и тебе невыносимо стыдно за то, что ты плачешь, тем самым лишний раз подтверждая свою слабость. Но больше ничего другого делать ты не умеешь. Горький осадок подобного унижения остаётся в памяти навсегда… Как шрам…