Откатчики. Роман о «крысах»
Шрифт:
– Сочувствую, – только и смог вымолвить он и вернул бумагу соседке. – Держись, Валя.
– Ну да. Что же мне еще остается делать? – невесело усмехнулась та. – Я, знаешь, уже даже привыкла.
– Слушай, Валя, получается, что вот так вот запросто можно узнать о человеке абсолютно все?
– Герочка, милый, что значит «все»? Да ведь ты пойми: бумагу составляют люди, для которых любой, абсолютно любой человек – это потенциальный преступник! Ведь вот посмотри сам, какие здесь использованы формулировки: «какие-то неблаговидные поступки», «стравливала людей». Да какие такие поступки-то?! Кого я когда стравливала?! Поклеп, гнусность и подлое вранье, вот и все! Просто у составителей подобных бумажек своя, вполне понятная цель: перестраховаться, мол, «вот же мы предупреждали, что человек неблагонадежен, так какие к нам претензии» и более
Гере стало жалко ее, жалко себя. Он развел руками:
– Ну, Валь, это жестокий мир. Что тут поделать? Держись.
– Герман, ну как я могу держаться? Я человек амбициозный – это они правильно написали. Только для них амбициозность, карьеризм – это плохо, для грибов этих старых. Их по-другому учили. Руки опускаются, если честно, и появляется фактически постоянный страх оттого, что в очередном месте вновь откажут! Как будто я нахожусь под каким-то стеклянным колпаком, как муха. И вылететь из-под него, как ни старайся, не получится. Разве что только чудо какое-нибудь случится…
Герман почувствовал, что его тяготит ее общество. Тогда он еще был женат и понимал, что этот ночной разговор на лавочке перед домом никакого, во всяком случае, приятного продолжения иметь не будет. Пожелав соседке чего-то дежурно-вежливого, он вошел в подъезд, кивнул консьержу. Вспомнил, о чем шла речь в том самом документе, который он читал только что и с которого нельзя было снимать копий и составлять аннотаций. Размышляя над последними словами Валентины, поднялся в лифте на свой этаж. Тихо отворил дверь в квартиру. Стараясь не разбудить жену и детей, аккуратно снял ботинки, прошел в кухню, включил свет. На кухонном столе стояли пустые пакетики от детского сока, кофейная чашка. Жена и дети ждали папу допоздна и читали книжку Алексея Толстого «Приключения Буратино». Как всегда не дождались и пошли спать. Герману стало тошно. Он давно уже понимал, что теряет семью, в которой он стал словно жилец, приходящий на ночлег, и то не всегда. Открыл холодильник, достал бутылку водки и плеснул себе в кофейную чашку жены. Выпил, поморщился. Немного посидел без движения, смотря в одну точку. Машинально открыл «Буратино» и прочитал: «Ворвались два доберман-пинчера, сыщики, которые никогда не спали, никому не верили и даже самих себя подозревали в преступных намерениях». После такого очевидного свидетельства концентрации неприятной для него темы Герману стало совсем не по себе, и то, о чем он раньше даже как-то и не задумывался, вошло в него, оформилось в виде навязчивой фобии и поселилось навсегда…
Так вот, Андрея Первого нельзя было назвать треплом. На первой же неофициальной встрече в безлюдном ресторане «Спаго», который, наверное, можно было бы назвать самым безлюдным рестораном Москвы, Герман сразу понял это: за весь вечер, что они провели за беседой, в ресторане так никто и не появился. Заведение напротив, клуб «Гоа» [3] , было переполнено, а в «Спаго» царили спокойствие и тишина.
Он понял, что Андрей Первый сознательно заботится о его, Германа, безопасности. Именно «безопасности», а не о «репутации». Потому что «репутация» у закупщиков в глазах широкой общественности, как минимум, подмоченная «по умолчанию». В абсолютно пустом ресторанном зале негде спрятаться соглядатаю с мини-камерой. И каждый новый посетитель сразу же раскрывает свои намерения, определяемые его поведением.
3
Клуб «Гоа» приказал долго жить. Ныне вместо него сетевой ресторан восточной кухни.
– Моя компания, – сказал Андрей Первый, – родом из Питера, если можно так сказать. Мы самые честные и порядочные, и я могу дать стопроцентную гарантию тайны наших деловых отношений. Встреча в ресторане, даже таком пустом, как этот, мать его, такой гарантии дать, безусловно, не может, но больше мы в ресторанах постараемся не встречаться. Мы вообще будем встречаться очень, очень редко. Только телефонные звонки и письма, приходящие на секретный электронный адрес в зоне «@com».
Герман хотел было спросить, а как же он будет получать свои деньги, но предпочел дослушать своего собеседника
– Я буду звонить и высылать предварительные предложения по электронной почте. Вы, Герман, после оценки моего «сырого» предложения формируете свой, так сказать, пакет пожеланий, звоните мне и сообщаете ваши условия. Далее я связываюсь со своим шефом, который постоянно проживает в Рио-де-Жанейро, согласовываю все с ним, и если все в порядке и не требуется повторного согласования вопроса с вами, то мы переводим вам деньги через литовский банк. Вот возьмите. – С этими словами Андрей Первый аккуратно подтолкнул пальцами через стол маленький прямоугольный плоский пластиковый футляр.
Герман так же аккуратно взял этот прямоугольник и опустил руки под стол. Из футляра он извлек пластиковую карточку «VISA», выписанную на имя какого-то Рокаса Ругиниса, и сложенный вчетверо конверт с пин-кодом.
– Кто такой этот Ругинис?
Андрей Первый недоуменно пожал плечами:
– Черт его знает! Какой-то литовец, на чей паспорт открыт счет. Во всяком случае, он резидент в своей стране, и совершенно очевидно, что никакого особенного внимания к нему никакие фискальные органы в его родной Литве проявлять не станут. Не будем же мы, в самом деле, открывать счет на ваше имя, не так ли?
Герману все предложенное очень понравилось. И с тех пор Андрей Первый стал его, если можно так выразиться, самым безопасным контактом. Схема работала, как часы: на почтовый, «домашний», адрес Германа периодически приходили предложения от Андрея Первого. То ему надо было что-то ввести в ассортимент, то что-то ротировать, то провести какую-нибудь акцию… У Германа постепенно сформировался четкий прейскурант расценок на все его «стандартные» услуги. Впрочем, каждый случай был, по его мнению, индивидуальным и цены «прейскуранта» были лишь отправной точкой в торге. Довольно быстро Герман понял, что Андрей Первый особенно не радеет за деньги своего хозяина-миллионера, жителя Рио, и каждый раз понемногу повышал расценки. Отказа не было, и аппетиты Германа росли. Карточка погружалась в щель банкоматов по нескольку раз в неделю. Деньги на ней Герман никогда не держал и всегда снимал все до последнего цента в день зачисления очередного отката от компании Андрея Первого. Через довольно непродолжительное время полки магазинов «Ромашки» заполонило вино компаний «Пудинг» и «Золото Рейна» – компании Андрея. Со временем, прогуливаясь по магазинам конкурентов, Герман обнаружил, что вина от «Золота Рейна» превалируют почти во всех московских сетевых магазинах. Прикинул количество пластиковых карточек, выписанных на призрака по имени Рокас Ругинис, и от души похохотал.
Вместо совести
Испытывал ли он угрызения совести? Быть может, что-то похожее и происходило с ним, но в последний раз ему было стыдно, кажется, в школе. Классе в пятом. Был задан доклад о крокодилах, и маленький Гера отправился в районную библиотеку. Там он попросил выдать ему нужную книгу, но книга оказалась на руках, и пришлось идти в читальный зал, где он попросту взял, да и вырвал из книги пару страниц. Ну не хотелось ему сидеть в душном читальном зале и переписывать статью! Такой вот был своеобразный мальчик. А на следующий день Гера во время урока вышел в туалет и, проходя мимо учительской, услышал через неплотно прикрытую дверь свою фамилию, произнесенную чужим противным голосом. Герман затаил дыхание и принялся слушать, как о его вчерашнем вероломном поступке рассказывает какая-то явно пожилая особа. Этот голос принадлежал заведующей библиотеки – старой карге, помимо основной работы еще и являющейся «сексоткой», но не от слова «секс», а сокращением от «секретный сотрудник». КГБ, разумеется. Должность у нее была такая. Идеологическая. В то время была и национальная идея, и идеология, и почти всех это устраивало. Всех, кроме кучки психопатов-диссидентов, о существовании которых мальчик Гера даже и не догадывался.
Так вот, эта самая «сексотка» шипела, что Германа необходимо «немедленно посадить в колонию для малолетних преступников», в противном случае «он вырастет отпетым…». Чем или кем вырастет Герман, библиотекарша предположить не успела, так как он смело открыл дверь в учительскую и возник на пороге, с ноздрями, раздувающимися от совершенно правдоподобного гнева. Библиотекарша и завуч школы, которая с возмущением и втайне ненавидя старую каргу, слушала ее, потеряв дар речи, уставились на Германа. Он тем временем, мгновенно оценив ситуацию, решил все отрицать: