Откатчики. Роман о «крысах»
Шрифт:
– Я слышал, как здесь была произнесена моя фамилия! Чем обязан, так сказать?!
От подобного наглого и не по годам самоуверенного тона обе дамы поначалу совершенно растерялись, но, будучи людьми опытными, стали, оживленно размахивая руками, вопить на Германа и поливать его настоящим селем из литературных, но от этого не менее обидных ругательств вроде «наглец» и «мерзавец». Опустим здесь все то множество перепалок, дурацких очных ставок и даже товарищеский суд на собрании пионерской дружины. Скажем только, что Германа оправдали, признали невиновным, извинились перед ним, а всю вину за испорченную книгу свалили на мальчика из соседней школы. Ему, этому мальчику, не повезло в этой истории больше всех, и не повезло фатально и абсолютно. Не везти ему начало еще с того момента, как он зашел в тот же день, что и Герман, в читальный зал, но сделал это на час позже
С этой смертью личности ни в чем не повинного бедолаги не осталось и свидетеля Гериной подлости. Герману было стыдно, но в глазах окружающих он был кем-то вроде героя и настолько свыкся с положением невинной жертвы, перед которой извинились не кто-нибудь, а участковый милиционер и директор школы, что стыдно ему было недолго. Примерно с полчаса! А потом он просто забыл об этом и, в конце концов, сам поверил в то, что ничего подлого не совершал и ни в чем не виновен. Как только это произошло, то его Совесть, стыдливо прикрывая свою немощную наготу, убралась восвояси на «пункт распределения Совестей», и больше Герману никого из того «пункта» не присылали…
Но, как водится, если не прислали из одного «верхнего пункта», то прислали из другого, «нижнего». И не Совесть, а такого скрипучего жука-скарабея. Дьяволенка, который обосновался в и без того маленькой квартирке Гериной души, заняв там всю полезную жилплощадь. Душу же, с которой он не мог ничего поделать, он загнал в чуланчик с паутиной на стенах. Всю свою последующую жизнь Герман слушал скрип этого жука, который он принимал за голоса своей души и совести. Так было и в тот раз, когда, расставшись с Андреем Первым возле «Спаго», Гера поймал московского лихача и попросил немного покатать его по ночному городу. Затормозили возле ночного магазина. Герман купил поллитровую бутылку виски «Chivas» и, предвкушая вечер, полный созерцания жизни ночного города и задумчивой меланхолии, отвинтил крышку. Таксист, дед, отработавший «в тачке» тридцать с лишним лет и повидавший всякое, даже бровью не повел и, не спрашивая о маршруте, повез Германа по красивейшим московским местам. Проезжая по Бульварному кольцу, перед выездом на Гоголевский бульвар Герман заметил огромный рекламный щит, который привлек его внимание тем, что на нем не было никакой, во всяком случае, явной рекламы. Вместо нее на щите красовалась барышня, но не целиком, а лишь ее лицо. Довольно симпатичная барышня, отметил про себя Герман, если бы не ее глаза. Глаза были холодными глазами змеи, которая глядела на свою жертву по-своему, по-змеиному гипнотизируя ее. Помимо лица барышни-змеи на щите красовалась надпись, которая свидетельствовала о том, что барышня кого-то любит
Чрезвычайно заинтригованный и подогреваемый парами виски, он сделал добрый глоток, крякнул и, достав из кармана телефон, принялся копаться в записной книжке. Нашел телефон Андрея Второго и, не задумываясь особенно о том, что тот уже может спать, нажал кнопку вызова. Соединялась линия долго, не так, как обычно соединяется в Москве, из чего Герман машинально сделал вывод, что Андрей где-то за границей и телефон его «в роуминге».
– Алле, гараж! – отозвалась трубка голосом несомненно пьяного и веселого Андрея.
– Андрюха, это Герман из «Ромашки»! Не отвлекаю?
– А! Брателло! Здорово! Как оно?! Не отвлекаешь, я тут отжигаю на одном неприлично дорогом североамериканском курорте. – Словно в подтверждение слов Андрея Второго в трубке послышался похотливый женский смех и громкая музыка. – Стриптиз оцениваю в местном баре.
– Не рановато?
– Так это же Вегас. Здесь рыбалка круглосуточно, ха-ха-ха! – Андрей закашлялся. – Сигары эти, мать их, осип из-за них совсем. Из-за них и холодного виски! Как сам-то, чувак?
– Катаюсь в такси по ночной Москве с бутылкой «Chivas».
– Круто! Жаль, тебя здесь нет рядом, но мы эту ошибку исправим, обещаю! – мычал в трубку Андрей Второй.
– Да ладно! Спасибо, конечно, но я к тебе с маленьким вопросом. Можно?
– Валяй! Чем могу, как говорится!
– Слушай, Андрей, ты у нас все знаешь, так ответь мне вот на какой вопрос: кто это уставил всю Москву портретами телки с надписью «Я тебя люблю»? Кто это у нас такой романтик?
– А… Вон тебя что интересует… – Голос Андрея стал совершенно трезвым и по-деловому серьезным. – Да это всем известный «романтик». Такой «романтик за государственный счет». – Андрей замолчал, словно не желая рассказывать дальше.
– Не понял? Можешь поподробнее? – Герман изнывал от любопытства. – Интересно же!
– Да это чиновник один из Министерства финансов, – с чувствующейся неохотой продолжил Андрей, – ну а она актриска какая-то. Такая вот неземная любовь, понимаешь, у людей образовалась. Вот он и заказал агентству, которое эти щиты размещает, фотографию своей девахи и утешительную для его самолюбия надпись.
– Чиновник? То есть государственный служащий? Ни фига себе… Так ведь это ж безумно дорого?!
– Старина, – к Андрею Второму вернулся его прежний разбитной голос, – когда любишь, то не считаешь, тем более если вся тема за счет налогоплательщиков. Вот так. Учись! Это ты там в своей «Ромашке» копейки мусолишь. Вот как надо! Телка понравилась – на щит ее! А бабок море – целый госбюджет!
Андрей расхохотался, довольный своим каламбуром, Герман присоединился к нему. Некоторое время на линии Москва – Лас-Вегас можно было слышать громогласное ржание двух мужчин в подпитии.
– Спасибо за информацию, Андрей! Ты когда обратно в Москву?
– Через пару дней прилечу, сразу встретимся! Пока, Гер!
– Пока, Андрей!
Бутылка подходила к концу, и мыслями Германа полностью управлял скрипучий жук. Герману захотелось поделиться своими мыслями с таксистом, и он обратился к нему с вопросом:
– Щиты с бабой видели только что?
– Видел. И разговор ваш слышал. Вот сука!
Герману стало интересно. Он понял, что разговор сейчас станет носить «классовый» характер. Немного свысока и с тщательно замаскированным презрением перед этим «пролетарием», как он назвал про себя старика-таксиста, Гера продолжил:
– Кого вы назвали сукой?
– Да падлу эту, чтоб ему пусто было! Напиздил народных денег и блядь свою по всему городу развесил! Цельный день езжу, так везде на нее и натыкаюсь! Совсем уже обурели в правительстве этом! Ничего не боятся, что хотят, то и творят!
Таксист с остервенением вытянул из мятой пачки «Явы» сигарету, несколько раз чиркнул зажигалкой, затянулся и шумно выдохнул струю дыма прямо в лобовое стекло, что всегда означает у таксистов крайнюю степень ярости.
– Ну почему же? Если в состоянии себе такое позволить, в состоянии вот так очаровать свою подружку, значит, успешный человек, умный. Зачем вы его сразу обзывать-то принялись по-всякому?!