Отказ не принимается
Шрифт:
Так обидно становится за себя от мысли, что мне всегда все придется таскать самой.
Ну, ничего. Тимка вырастет и будет мне помощником.
Я сама морщусь от своих надежд. Нельзя возлагать на ребенка такие ожидания. Пусть он вырастет, будет здоровым и счастливым. За всех нас.
Чего раскисаю? Не хуже других живем. А красивая жизнь… она для таких как Воронцов.
– Тише, уложила уже, – ворчит мама, когда я, поставив пакеты в прихожей, со стоном разгибаю скрюченные пальцы. – Все тебя ждал. Две сказки пришлось прочитать.
–
– Плохого не было, – привычно отвечает мама. – Устала? Я курицу сделала, как ты любишь. В банке.
В животе тут же заурчало, отзываясь на эти слова. Без обеда как никак. Да я и правда люблю этот старый рецепт, который мама когда-то вычитала в журнале.
– А Тимка как же? – с запозданием волнуюсь я.
Нам педиатр сказал пока от курицы отказаться.
– Я кожу сняла, и на всякий случай дала таблетку. Вроде не чесался.
Ладно. За всем не уследишь. Я и сама мандарины приперла.
– Устала? На тебе лица нет, – чуткая мама улавливает мое упадническое настроение. Что ей сказать? Что мне еще раз дали убедиться, что ничего кроме роли постельной грелки мне не светит? Приличных мужиков мне встретить негде. Они если и бывают в магазине, то в основном женам духи покупают. А так… кому я нужна с прицепом? Только однокласснику-Жорику. Да вот мне он не нужен.
В школе надежды подавал, а теперь… охранник на автостоянке. Да не то беда, что охранник, а то, что в субботу в девять утра Жорик уже с бутылкой пива на лавочке у подъезда.
Женихается последние полгода. Но он зовет Тимку спиногрызом.
Это для меня все. Барьер.
Что маме рассказать? Что я хочу нормального женского счастья?
Чтобы сумки таскала не я, чтобы ругаться из-за цвета обоев, чтобы подкладывать любимому самые вкусные кусочки. Семью хочу, мужа, Тимке отца. Как растить пацана без мужского авторитета?
– Да, ничего, мам, – вздыхаю я, оставляя горькие мысли при себе. Она сама растила нас одна, овдовев в двадцать три, еще совсем девчонкой. – Просто жалко себя стало. Это пройдет.
Мама, стащив с меня шапку, молча погладила по голове. Да и что тут скажешь? Я одна, что ли, с такой проблемой?
– Пошли ужинать. А потом пить чай с вареньем.
Простой рецепт от мелких житейских невзгод, но он работает.
И красноватый чай в фарфоровой чашке с маленьким сколом, и крыжовниковое варенье ложкой из банки, и даже тускловатый из-за упавшего напряжения свет кухонной люстры – все окутывает домашним уютом.
И я почти забываю возмутительное предложение Воронцова, но оно настигает меня, когда я перед сном отправляюсь в душ смыть с себя въевшиеся навязчивые запахи с работы.
Глядя на себя в зеркало, я задаюсь болезненным вопросом: «Что во мне не так?».
Ведь даже не попытался увлечь, соблазнить. Сразу предложил товарно-денежные отношения, очертил границу.
И
Как живые, на меня накатывают воспоминания об отвратительном дне.
Глава 5
– Если ты, тварь, хоть пальцем тронула мою дочь, я тебя размажу!
Эстель – его дочь? Этого психа?
– Отпустите меня! И мы во всем разберемся! И уберите свои руки!
Рычащее чудовище сверлит меня карим взглядом. Будто мне назло, он не торопится прекратить. Более того, откровенно меня лапает, вглядываясь в лицо, скользит ладонью по ребрам, оглаживает талию. Неужели он ждет, что я поверну все в сексуальную игру? Он ненормальный!
– Пап! – зовет из кухни Эстель. – Пап, я тебе кашу оставила!
Кошмар! Этот сумасшедший так орал, не выбирая слов! Сколько из этого услышал ребенок! Она сейчас нахватается!
Хотя, это не моя проблема. Пусть сам разбирается со своей дочерью.
– Сейчас, Тиль, – поводя мощными плечами и не отводя от меня глаз, подает голос папаша. – Только кое с чем разберусь.
– С чем? – заинтересованный голос, подкрепленный шарканьем по полу, слышится ближе. – Покажи. Ты же обещал не работать!
– Отпустите сейчас же, – шиплю я на незнакомца. – Какой пример вы подаете дочери?
– А ты какой подаешь? – с этими словами он под рубашкой щелкает моим трусиками на бедре.
– Я заявлю на вас в полицию, если вы…
– Папа! – прерывает мою тираду появившаяся в поле зрения Эстель. – А что вы делаете?
– Ничего, Эстель, – отвечаю я вместо него, потому что боюсь, что отец что-нибудь рявкнет. Вон как играют желваки. Мне самой очень страшно, но пугать ребенка последнее дело.
Однако мужчина берет себя в руки и отступает от меня, даря мне долгожданную свободу.
– А что ты там искал? – спрашивает непосредственное дитя, указывая на мою рубашку, из-под которой вынырнула мужская ладонь.
– Пистолет, – бурчит он, но к ребенку обращается нормально, не то что ко мне. Стоит мне сделать шаг в сторону гостиной, как опять раздается рык: – Ты куда?
И у меня сдают нервы.