Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945
Шрифт:
Я взглянул вниз. Где это я?
Серебряная полоска реки бежала через поля и леса. Красно-золотистые нити жемчуга взмывали вверх ко мне – волшебный фейерверк, бесшумно взрывавшийся во всех направлениях маленькими дымовыми облачками, которые потом тихо парили в воздухе.
Вдруг рев мотора мощностью в две тысячи лошадиных сил стих. Тяжелые лопасти винта медленно провернулись раз-другой, как крылья мельницы, и остановились. Воздушный поток зловеще несся между ними на меня, и теперь мирно выглядевшие золотые нити жемчуга, мчащиеся мне навстречу, стали взрываться с громким эхом.
Я
Мой самолет падал пугающе быстро. Я торопливо сменил направление курса, чтобы добраться хотя бы до передних германских позиций. Земля стремительно приближалась, но уже больше никто не стрелял. Если не считать свиста проносившегося за стеклом кабины воздуха, вокруг стояла полная тишина. Берега, дороги, заросли кустов становились все больше и все быстрее мчались подо мной.
Первые камни ударили по днищу фюзеляжа, когда он, словно тяжелый конек, прорыл длинную борозду в земле и с последним стоном остановился.
Когда я ослабевшими руками отстегивал ремни, Фогель и Майер 2-й низко пролетели над моей головой. Они следовали за мной, но помочь ничем не могли.
Когда мотор заглох, моя рация, питавшаяся от аккумулятора, осталась единственным работающим прибором. Я включил ее. Пока мои товарищи кружили надо мной, я слышал их сообщения.
– Оставайся у самолета. Мы тебя подберем.
«Мы тебя подберем». Из этого трудно было понять, на чьей стороне я находился – на своей или на вражеской. Что это могло значить? На нашей стороне никому не нужно было меня подбирать, а если это была территория неприятеля, я мог в любую минуту попасть в плен.
Солнце палило немилосердно. Я был голоден, меня мучила жажда, и сигареты закончились. С запада доносилась канонада. Впрочем, грохот орудий можно было услышать с юга, севера и востока. Видимо, здесь была нейтральная полоса.
Раскаленный воздух, дрожавший над полями, создавал впечатление безмятежного мира, в короткие интервалы между стрельбой я слышал трели парящего где-то поблизости жаворонка. Но потом приглушенный гром снова раскатывался в дневном воздухе.
Я спрятался в зарослях ракитника, густые ветви которого могли скрыть меня от низко пролетавших врагов, постоянно охотившихся за добычей. Мои друзья не могли выручить меня при свете дня, подумал я, потому что наши спасательные самолеты были тихоходными, не имели ни орудий, ни брони. Мне оставалось ждать на том месте, где меня должны были найти.
Время от времени я подбегал к самолету, включал рацию и разговаривал с наземной станцией на нашем аэродроме.
– Я прилечу в полночь, когда взойдет луна, – сообщил Вернер.
К этому времени могли сгуститься облака и сделать посадку в темноте невозможной. Кроме того, передняя линия фронта могла приблизиться раньше. От многих случайностей зависел успех операции моего спасения.
День тянулся ужасно медленно. Грохот канонады фронта надвигался со всех сторон. Прижав ухо к земле, я смог различить гул тяжелых машин неприятеля и лязг танковых гусениц.
Место было мрачным. Все живое, казалось, чувствовало грядущие разрушения. Зайцы, птицы и насекомые почуяли неизвестную опасность и ждали катастрофу, дрожа в своих укрытиях. Люди – свои и враги – торопливо зарывались в землю, с опасением оглядывались по сторонам, чтобы найти и уничтожить друг друга.
– Руки вверх!
На меня смотрело дуло винтовки. Увидев перед собой немецкого пехотинца, я рассмеялся:
– Вон там мой самолет. Ты не узнаешь наши кресты?
Парень тут же бросил оружие и лег рядом со мной. Он не произнес ни слова. Его глаза были устремлены на цепь низких гор напротив нас.
– Где наши? – спросил я.
Парень смотрел перед собой и молчал. Он выглядел упрямым и мрачным. Соль от пота или слез промыла чистые дорожки в запекшейся на его лице пыли. Запах от пропитанной потом форменной одежды смешивался с ароматом свежевырытой земли. Его взгляд был по-прежнему прикован к горам.
– Они придут, когда стемнеет! – пробормотал пехотинец, порылся в кармане, достал клочок бумаги и табачную пыль и неловкими, непослушными пальцами скрутил сигарету.
– Кто придет?
Мой товарищ по несчастью с сомнением посмотрел на меня, как на не вполне нормального:
– Американцы, конечно.
Я протянул ему спичку.
– Гм… изящно, – с сарказмом и с легкой жалостью произнес он, указывая на мои ухоженные ногти. – Затянись.
Парень предложил мне сигарету. Мы докурили ее вместе.
– Откуда они пойдут?
– Мы не спрашиваем «откуда». Они идут отовсюду, – заявил мой сосед. – Если тебя загнали в угол, спрашивай только «когда». Понял меня? «Когда» начнется атака. Когда!
Теперь я, наконец, понял значение большой нейтральной полосы, на которой мы находились. Смерть уже простерла руки над этой землей, предоставив ей отсрочку на несколько коротких, зловещих часов перед танковой атакой и градом снарядов, который будет выпущен по ней со всех сторон.
– Приятель, ты даже представить себе не можешь, что они могут сделать! – продолжал пехотинец. – Они сделают из нас фарш! – Он указал назад на небольшие посадки. – Там еще человек двести из нашего полка. Когда днем мы хотели сдаться, нам нужно было пересечь голые склоны. Они нас обстреляли. Ночью от дьяволов тоже не было спасения. Как только стемнеет, они атакуют тяжелыми танками и огнеметами, бьющими на пятьдесят метров. Или они пройдутся танками с тралами по нашим минам. Если ты лежишь в окопе, танки засыплют тебя и похоронят заживо.
Такая картина мне не очень понравилась, и я толкнул парня локтем.
– Так или иначе, но к полуночи меня должен забрать отсюда самолет.
Он посмотрел на меня вытаращенными глазами.
– Возьми меня с собой, приятель, возьми меня с собой! – Парень торопливо порылся в карманах и достал помятую фотографию. – Вот, моя маленькая дочь, мой сынишка, жена!
Я взглянул на фото его семьи – двое детей школьного возраста и мама между ними на фоне маленького аккуратного домика. На обороте женским почерком было написано: «Мама, Петер и Ирена молятся каждый день за папу, чтобы он вернулся как можно скорее».