Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945
Шрифт:
Я прислушался к ровному дыханию Ульриха. Если бы я спросил его об этом, он, наверное, рассмеялся бы.
«Последней пулеметной очередью ты спас себя!» – сказал бы мой друг с улыбкой, без иронии и легкомыслия и, совершенно точно, без грусти. Вся сцена еще стояла у меня перед глазами. Томми в своем «Спитфайре» летит впереди меня. Я не понимаю, стрелять мне в него или нет, но нажимаю на гашетку. С паузой в несколько секунд и в страшном возбуждении. Затем мы делаем виражи, крутые, насколько это возможно. Кажется, в любой момент я могу войти в штопор. Бурное море плещется в какой-то в сотне метров подо мной, и мы летим очень далеко от берега. Я пока не повис на хвосте неприятеля, и верное отклонение для стрельбы по нему еще не достигнуто. Нервы напряжены до предела. Моя жертва внезапно
Самолет падает почти вертикально, но пилот отчаянным усилием у самой земли успевает восстановить управление и круто взмывает вверх – смертельный трюк. Я вижу, как он пытается выбраться из кабины, – он хочет выпрыгнуть с парашютом. Томми похож на загнанного на охоте зверя, и я душой с ним, лихорадочно молюсь за него.
Вот решающий момент! Подбитый самолет из последних сил поднимается вертикально вверх передо мной. Огромные круги на крыльях враждебно смотрят на меня, наполняя мою душу единственным чувством – ужасом. В течение нескольких секунд, решающих жизнь человека, мой палец снова нажимает на спуск, и огонь с готовностью вырывается из пушек моего самолета. Я содрогаюсь. Этого не должно было случиться. В этом не было необходимости. Но я не могу вернуть эти смертоносные жемчужины обратно; они улетели.
– Прыгай! Парень, прыгай же! – громко кричу я в отчаянии, но вместо этого вижу окровавленное тело; оно отклоняется в сторону и, обезображенное, висит в воздухе. Затем над ним смыкаются волны…
А может, это дрожь моего пальца стала причиной смерти того человека? Я не знал. И снова мне в голову пришла та же мысль: судьба следует своим путем и сбивает нас, как ей нравится. Я не мог остановить ее, и ты тоже – кем бы ты ни был.
Я повернулся на подушке и протянул руку, чтобы зажечь лампу и взять сигареты. Долго и задумчиво я смотрел на фотографию своих родителей. Может быть, завтра они будут оплакивать меня.
– Все не спишь? – тихо спросил Ульрих, хотя прекрасно знал, что я не сомкнул глаз. Он тоже лежал и смотрел в потолок. – О чем думаешь?
– О чем думаю, – немного грустно повторил я. Это был сложный вопрос. Как солдат, я сейчас должен был забыть о сердечных беседах. Но было очень легко говорить, лежа и глядя в потолок. С потолком всегда легче разговаривать по душам. – О чем я думаю, Ульрих? О томми, сбитом сегодня утром, – признался я. – В этом не было никакой необходимости. Почему он не выпрыгнул раньше?
– Ты должен забыть об этом, – ответил Ульрих. – Человек ко всему привыкает, включая и стрельбу по людям. Но даже при этом война остается отвратительным делом.
Мы помолчали.
– Знаешь, – продолжил мой друг после короткой паузы, – она гораздо отвратительнее для таких, как я, которые делают все без настоящего убеждения.
Мы не проронили больше ни слова. Не знаю, как долго мы лежали без сна, но лампа еще горела, когда рассвет разбудил нас.
Глава 3
На следующее утро шасси наших истребителей последний раз проехали по летному полю на опушке леса Креши. Работа была выполнена. Механики помахали нам руками, и мы взяли курс на Аббевилль. Мокрая от росы трава блеснула позади нас. Когда потоки воздуха от винтов пробудили верхушки деревьев, большие и маленькие обитатели леса привычно бросились наутек. Сердца птичек затрепетали, когда над ними прогрохотали сапоги-скороходы двух великанов. Затем вокруг снова воцарилась тишина.
Несколько минут спустя мы сели на ровную полосу родного аэродрома. Когда я выпрыгнул из своей машины, передо мной уже стоял Вернер. Я взглянул на него и расстроился. Мой друг казался чужим, незнакомым человеком. Пять лет изменили нас обоих. Наши дороги разошлись. Я покинул отчий дом и из школы отправился на войну, а Вернер пришел из национально-политического воспитательного учреждения. Его светлые волосы были тщательно причесаны, голубые глаза стали гораздо более серьезными, чем раньше, и он теперь выглядел настоящим гигантом. Только время могло показать, изменился ли мой друг в чем-то еще.
Мы разлеглись в шезлонгах под ярким небом в ожидании появления вражеских самолетов, играя в шахматы, в скат и без умолку болтая о чем угодно, лишь бы убить время, облегчить муки от пытки ожиданием. Ульрих уединился и что-то писал, не позволяя никому заглянуть ему через плечо. Вернер сидел рядом со мной, а по другую сторону лежали, как обычно вместе, Фогель и Майер 2-й.
– А эта парочка. Они вообще нормальные? – тихо спросил я.
– Думай как хочешь, – ответил Вернер. – Кроме кроватей и зубных щеток, у них больше нет никаких личных вещей. Один фотоаппарат на двоих, одна машина, одна зажигалка. Они читают одни и те же книги, рассказывают одни и те же истории. У них одинаковые звания. Ребята всегда летают вместе, одержали одинаковое число побед в боях, и оба совершенно не интересуются женщинами. Каждый несколько раз спасал жизнь другому, и я уверен: если одного вдруг убьют, другой этого не переживет. Между прочим, это лучший пример дружбы. К тому же они превосходные летчики.
Никто не знал, когда и как Фогель и Майер 2-й так сдружились. Кто-то услышал о Майере 2-м в летной школе, поскольку он был в некотором смысле знаменитостью люфтваффе. История его звучала так: несколько лет Майер 2-й работал механиком, но самой заветной его мечтой было стать летчиком. Эта мысль не давала ему покоя. Достичь цели официальным путем Майеру казалось нереальным, поэтому он тайно стал практиковаться на самолетах, стоявших на запасном аэродроме, учась взлетать, вести машину на высоте и садиться. За год Майер отлично изучил многочисленные кнопки и рукоятки и даже мог управляться с ними во сне, когда он летел высоко в небе. Наконец пришло время, когда Майер 2-й почувствовал себя во всеоружии. Он взлетел и стал осторожно кружить над аэродромом. Друзья, собравшиеся на поле и следившие за его смелыми действиями, затаив дыхание, ожидали катастрофы. Они слышали о таких случаях, но до сих пор ни одному из этих сумасшедших не удавалось остаться живым. Более того, Майер 2-й вбил себе в голову, что должен полететь без парашюта. Его ноги на рычагах руля направления свело судорогой, от ужаса пот тек ручьями, мокрые руки вцепились в штурвал и рычаг газа. Внизу он разглядел крохотные группки приятелей и вдруг увидел рядом другой самолет. Пилот отчаянными жестами призывал его прыгать. Майер 2-й так испугался, что рычаги руля направления едва не выскользнули у него из-под ног. Тогда он поспешно посмотрел вперед.
«Спокойно», – подумал он и громко выкрикнул:
– Я обер-ефрейтор Майер 2-й! Я буду держать себя в руках! Спокойно!
Майер 2-й кричал до тех пор, пока у него на глазах не выступили слезы. Но этот маленький монолог его успокоил и придал решимости, чтобы выполнить самую сложную часть полета. Он медленно толкнул рычаг газа вперед, готовясь к посадке. Самолет стал снижаться. Майер 2-й осторожно повернул влево и стал по нисходящей спирали кружиться над аэродромом. Земля начала стремительно приближаться. Бросив один взгляд на спидометр, а другой на положение машины относительно земли, Майер 2-й отчетливо понял, что через несколько секунд смерть для него станет реальностью. Самолет летел всего в нескольких футах над травой – как раз на расстоянии, равном глубине могилы. Прямо перед тенью машины на ее пути мчался испуганный заяц.
Майер 2-й выключил моторы. Вокруг стало очень тихо, и тут он сделал самую умную вещь в своей жизни: аккуратно потянул штурвал на себя. Машина тяжело плюхнулась на землю, подскочила, словно вальсируя, описала полный круг, развернулась в противоположном направлении и замерла, как в финале арлекинады.
Майера 2-го отправили к «отцу Филиппу» на гауптвахту, чтобы он охладил там свой пыл, посидев шесть долгих недель на воде и хлебе, развлекая себя чтением на выбор Библии или «Майн кампф». После того как Майер выдержал все это, его отправили в королевство его снов – в летную школу. И теперь он считался одним из самых выдающихся пилотов эскадрильи.