Открытие Индии (сборник) [СИ]
Шрифт:
Но Малыш был как каменный. Он гордился своей говорящей собакой, гордился упоённо и самозабвенно. Ни на что другое его попросту не хватало.
– А чёрта ли тебе, старая ведьма, делать в этой семье? – живо парировал Бимболиус Финем Секулорум, обскурый и чрезвычайный.
Ведьма? Неужели она раскрыта? Фрекен Бок замерла с искривившимся ртом.
Гунилла вдруг захохотала басом, а, отсмеявшись, предложила:
– Кажется, пришла пора открывать карты, дамы и господа? Думаю, каждый из вас – так же как, впрочем, и я – командирован сюда с одной целью. Добыть
– Твоя правда, сестрёнка, – легко согласился Бимболиус Финем Секулорум, обскурый и чрезвычайный. – Во всяком случае, я – для этого.
– Да ты-то сама кто такая? – ворчливо осведомилась у девчонки мало-помалу приходящая в себя фрекен Бок. Она начала понимать, что злополучные «штанишки с моторчиком» показались лакомым куском не только ей.
– Валькирия, вестимо, – изрёк Бимболиус.
Гунилла величественно кивнула, соглашаясь.
– Христова кровь! Вот те на! А мальчик-то хоть настоящий?
– Самый что ни есть. Первый сорт, – сказала Гунилла. – Хоть сейчас в духовку.
– Ну и грубо, – с обидой сказала домоправительница. – Я, между прочим, вполне добрая фея. Не то что некоторые… труполюбки…
– Кто-о? – взвилась Гунилла. – А ну, повтори, лобызальщица козлов!
– Дамы, дамы, – поспешно восстал против их перебранки посланник народа Канис в Стокгольме. – Брэк! Прекратите! Мы впустую теряем время. Мальчик того и гляди, придёт в себя. А нам ещё выяснять, кому достанется желанный приз. Поскольку права у всех приблизительно равны, предлагаю метнуть жребий.
– Какой ещё жребий? – хмуро спросила фрекен Бок.
– Обскурый сейчас скажет, что он предпочитает кости, – хихикнула Гунилла.
– Безусловно, – кивнул, широко осклабившись, Бимболиус.
– Да какие кости? Какой приз? – сердито рявкнула фрекен Бок. – Портки-то летучие – фьють-фьють!
– Не свисти, старушка, денюшки просвистишь, – съязвила валькирия.
– Не тебе мои деньги считать, сопля. Лучше выкладывай брючки убиенного доктора. Бимбо прав – у нас на них равные права.
– Милочка вы моя… – захлопала с невинным видом глазками Гунилла. – Да будь они у меня – только бы вы меня и видели!
– А ведь и впрямь! Тогда что же это?.. Кто же?..
Дамы переглянулись и разом перевели глаза на обскурого и чрезвычайного.
– Ах ты, кобель хитрозадый! Где штаны?
– Дамочки, дамочки, – заюлил тот. – Побойтесь бога! Я же весь у вас на виду.
Продолжая гипнотизировать его взглядом, Гунилла прошептала:
– Вот вы, фрекен Бок, у себя на Лысой горе… Наверно, тайны у молчунов и лукавцев всё по старинке выпытываете. Огнём, железом… А знаете, как у нас, в Асгарде, это делается? Перво-наперво берётся трёхвершковый деревянный гвоздь, смазанный нутряным салом клятвопреступника, полгода квашенного под гнётом в сосновой кадке…
Бимболиус Финем Секулорум, обскурый и чрезвычайный посланник народа Канис в Стокгольме, с душераздирающим воем бросился прочь из детской. За ним, пронзительно вопя «стой, собака!», вымахнули фрекен Бок и Гунилла.
Часа
К счастью для возможного очевидца, его не занесло той ночью в Вазастанский парк. Потому-то никто не видел, как, завершив труд, мальчик стащил с себя длинный брезентовый фартук, скинул рукавицы и, нажав большую кнопку на животе, с тихим рокотом взвился в воздух.
Малыш дал кругаля над деревцем, повис метрах в двух над его верхушкой, скроил на лице трагическую мину и по-морскому отдал честь. Потом взорвал все тридцать три не обнаруженные фрекен Бок шутихи и многократно прокричал: «Хейсан-хопсан, Карлсон!». Он верил, что Карлсону было бы приятно, узнай тот о вишне вместо памятника на собственной могиле и военном прощании.
Затем Малыш потрогал языком острые кончики удлинившихся клыков и со свистом взмыл в высокое небо Стокгольма. Его уже томила жажда. «Ну их к Ван Хелсингу, эти гемоконсервы с донорских пунктов, – думал он, устремляясь в сторону набережной Скеппсберен, где возле королевского дворца испокон можно было добыть самых свежих девушек с самыми нежными шейками. – Кусали веками за горлышко, будем и дальше кусать. И эстетика тебе и традиции».
Где-то на западе дико выла собака. Словно из неё живьём вытягивали жилы.
Автор мог бы по сложившейся традиции объявить, что при написании рассказа не пострадало ни одного Карлсона, – да только какого рожна? один-то точно пострадал. Но он вернётся, он обязательно вернётся: если помните, Малыш посадил той ночью в Вазастанском парке вовсе не осинку…
Изнанка всех пиков и бездн
Июль 1979 года. Поселок Перековалиха
– Скверное вы место для жилья выбрали, – как-то не к месту проговорил вдруг косой. – Здорово нехорошее.
– В смысле? – удивился Виталик неожиданному переходу. Только что мужик (звали его Николаем, а отчества Виталик не знал; да и никто из ребят не знал) соловьём заливался, расхваливая прелести отрядной поварихи Тинки, одновременно умудряясь проводить параллели с собственной молодостью. Когда он, бравый ефрейтор фронтовой разведки, крутил безумную любовь – тоже, между прочим, с поварихой, лихо и красиво уведённой им у «ротного». Рассказчик Николай был великолепный, заслушаешься. Не хуже знаменитого Ираклия Андроникова. Виталик и заслушался. И тут – здрасьте! – как снег на голову такие неожиданные откровения в духе страшилок для самых маленьких.