Открытие математика Матвеева
Шрифт:
Дважды корабль пролетал над городами. Крыши городских домов, крытые искусственной золоченой соломой, ослепительно сверкали огненными бликами в лучах солнца.
В тот час, когда вдали показался Математический городок, Матвеев был занят кормлением своего спрута живой рыбой.
Он тут же встал за штурвал и спустя несколько минут посадил корабль на водную гладь большого затененного пруда, служившего аэродромом. Усевшись в одну из карет, стоявших возле пруда, Матвеев тронул вожжи, и лошади побежали по грунтовой дороге, покрытой тонкой чистой пылью. Через час карета въехала на улицу, где находились заезжие
Проснулся он в десятом часу утра и тотчас поехал к знаменитому Буонфиниоли. У Буонфиниоли Матвеев застал еще двух математиков - Карла Кольбица и Людмилу Михайловну Гореву, поразившую Матвеева своей в те годы еще необыкновенной одеждой: Горева была облачена в облако серебристого ионизированного газа, удерживающегося около ее прекрасного тела благодаря наэлектризованным поясам и браслетам.
Буонфиниоли усадил Матвеева рядом с собою в кресло и слушал его с закрытыми глазами. Когда Матвеев окончил свой рассказ, Буонфиниоли вышел в другую комнату и погрузился в математические вычисления. Тем временем между Матвеевым, Кольбицем и Горевой завязался разговор на санскрите (поскольку Кольбиц санскрит обожал).
– Неужели проблема Аиральди вами решена!
– восклицал Кольбиц.
– При существенной помощи моего спрута.
– Мы еще многому должны учиться у животных, - задумчиво сказала Горева.
Матвеев с радостью подхватил эту идею. Сдерживая улыбку, он воскликнул:
– Конечно! Мы должны у них учиться мудрости!
– И мудрости и любви. Я недавно читала, что любовь животных бывает иногда сильнее человеческой любви. Они умирают, лишаясь, своего возлюбленного.
– Но вы не хотите же, чтобы и люди умирали в подобных случаях? заметил Кольбиц.
– Нет. Однако я считаю, что любовь должна быть более сильной, чем это обычно бывает.
– Посмотрев в окно, выходящее на море, Горева с некоторой рассеянностью прибавила, теперь уже по-русски: - Там можно взять лодку.
Матвеев почувствовал молниеносный удар любви. С трудом подавляя застенчивость, он сказал, правда, несколько принужденным тоном:
– Может быть, покатаемся на лодке после математических занятий?
Горева, улыбнувшись, кивнула головой и повела речь о проблеме Аиральди...
Через час явился Буонфиниоли. Теперь на нем был зеленый зонтик, защищающий его больные глаза ог солнечного света.
Он остановился у дверей и заговорил об итогах своих вычислений.
– Это изумительно!
– обратился Буонфиниоли к Матвееву.- Проблема Аиральди действительно вами решена! Воспользовавшись вашими приемами, я уже рассчитал одну из возможных трасс полета Земли к другой звезде. Эта трасса длиной в три миллиона световых лет имеет форму спиралеобразной тридцатизвенной ломаной. Движение по ней по собственному времени Земли пятьдесят четыре минуты.
– Неужели всего пятьдесят четыре минуты? Но ведь в таком случае Земля подвергнется ужасным перегрузкам. Ей же придется двигаться с гигантскими ускорениями, - содрогнулась Горева.
– Вы ошибаетесь. Земля не
– Может быть, я чего-то не понимаю, - сказала Горева,- но мне кажется, что Земле понадобится лететь в миллионы раз быстрее света, чтобы путь длиной в три миллиона световых лет пройти за пятьдесят четыре минуты.
– Ничего подобного, - возразил Буонфиниоли.
– Земле не придется лететь быстрее света. Для наблюдателя, который остался бы в солнечной системе, Земля будет двигаться не пятьдесят четыре минуты, а свыше трех миллионов лет. А для наблюдателя на Земле (как следует из теории относительности) длины звеньев трассы полета сократятся в миллиарды раз, поскольку вдоль них Земля полетит почти со скоростью света. Так что Земле не придется превысить скорость света, чтобы долететь до туманности Андромеды за пятьдесят четыре минуты.
– А почему надо лететь так далеко?
– спросил Кольбиц.
– Я сейчас объясню, - сказал Буонфиниоли и, набросав на бумаге контуры трех аиральдовых многогранников, принялся объяснять Кольбицу, что перемещать Землю возможно не по любой трассе, а лишь по той, которая удовлетворяет ряду услон, между прочим, проходит вблизи достаточно большого числа черных дыр, а самая короткая из таких трасс оканчивается в туманности Андромеды.
Во время этих объяснений Матвеев делал что-то непонятное со своей коротайкой, и, когда Буонфиниоли кончил говорить, Матвеев обратился к нему с вопросом:
– Простите, не помните ли вы, как можно вывернуть наизнанку коротайку, не снимая ее с плеч?
Буонфиниоли этот фокус помнил и показал его Матвееву.
Затем Матвеев попрощался, посчитав, что ему незачем долее беспокоить хозяина. Попрощалась и Горева с Буонфиниоли и оставшимся у него для обсуждения какого-то вопроса Кольбицем.
Выйдя из дому, Матвеев и Горева пошли на море.
Они отвязали одну из лодок, причаленных к каменным сваям, и поплыли по чистым, прозрачным волнам. Сидя на корме лодки, Матвеев смотрел, как Горева гребет, замечая, что она гребет профессионально: легко и неутомимо.
– Вы спортсменка?
– робко спросил Матвеев.
– Если хотите знать, я чемпионка мира по фехтованию три тысячи девятьсот семьдесят третьего года.
– Я завидую спортсменам. У них много воли. Они решительны и очень красивы, - сказал Матвеев, глядя на Гореву с восхищением.
Между тем лодка обогнула высокий мыс, и стал виден лепящийся на нем у самого обрыва заезжий домик. Матвеев предложил здесь остановиться.
В заезжем домике нашелся котелок, а в погребе обнаружились макароны, соль и оливковое масло. Матвеев собрал с грядки десяток помидоров. Спрут, живший на чердаке заезжего дома, наловил в море рыбы и принес воды из колодца.