Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
У Яшки и Шурки чесались руки. ребята дрожащими пальцами показывали Леньке на добычу, но главный рыбак только головой мотал и шипел, как угли в воде, требуя тишины, а сам в азарте кашлял в кулак и, конечно, пугал чуткую рыбу. Вон длинная, острая тень метнулась от осоки вглубь. Песчаная муть дымной полосой потянулась следом.
— Щука… — прохрипел Ленька. — За версту, собака, чует острогу!
На быстрине в мелких камнях они приметили налимов. Два ушли, а третий, бледно — зеленый, в крупных пятнах, белобрюхий, попался-таки на острогу. Налим был мягкий и скользкий, в слизи. Яшка, снимая, чуть не упустил налима обратно в реку.
Костер, забытый ребятами, потухал, а страсти рыбацкие разгорались. Уже не раз Шурка и Яшка без слов, жадными, нетерпеливыми знаками просили Леньку дать им на минуточку острогу. Но хозяин безжалостно не понимал их, пока невидимый Капаруля не сказал с кормы:
— Хватит тебе. Дай другим побаловаться.
Дед на секунду появился на свет, подбросил дров на решетку и пропал в темноте, повторив:
— Хватит!
Господи, смотри-ка, кто заботится о голенастых дьяволятах!
Ну, спасибо, Капаруля — водяной! Дай тебе бог не помирать сто лет с гаком, ловить трехпудовых щук и давать наотмашь сдачу пьяницам в белых пиджаках, водоливам и горластым приказчикам.
Ленька не сразу послушался деда, промазал по хорошему подлещику, спугнул судака и, устав от волнения и неудач, присел на борт. Утирая рукавом разгоряченное, потное лицо, он выругался по — мужицки.
Тотчас из темноты высунулась коряга и схватила Леньку за ухо.
— Не учись плохому, учись хорошему, — сурово донеслось с кормы. — Мужики матерятся с горя. А ты с чего, обезьяна?
Ленька обронил острогу. Ее живехонько подхватил Яшка. А Шурка проворонил, уставясь испуганно на Капарулину лапу — корягу, как она возит внука за ухо.
Когда зрелище кончилось, было уже поздно. Яшка, расставив широко и твердо босые окоченелые ступни, торчал на носу завозни и целился шестом в воду.
Ах, как ненавидел Шурка в эту минуту Петуха! Не будь они в лодке на ловле, он вцепился бы Петуху в противный гребень. От всего обиженного сердца он мысленно пожелал закадычному другу промаха.
Желание его исполнилось. Яшка четыре раза подряд промахнулся, потом забил дрянненького голавлишку, на которого смотреть было неохота, и опять дал маху, да еще по золотому, красноглазому линю, высунувшему мохнатый хвост из травы. Ленька, потирая украдкой ухо, отобрал сердито острогу и молча передал ее Шурке.
Удача! Окошко как раз вырвало из тьмы и накрыло светлой шапкой огромного леща, лежавшего в яме, что оброненный ребром медный поднос. Шурка с подкатившимся к горлу сердцем еще только собирался целиться, как острога сама упала в воду, точно переломилась в ней и воткнулась… в гладкий песок.
Растопырив плавники, как крылья, вильнув хвостом, лещ сонно отошел в сторону, забился башкой в тину.
— Наводи зубья под водой. Не торопись, — проворчал сзади Капаруля.
Шурке некогда было удивляться, что подслеповатый водяной, оказывается, все отлично видит с кормы. Ленька и Яшка барабанили ему в спину, теребили за штаны, подавали шепотом советы и отнимали острогу.
— Дай я двину!
— Бей пониже башки! Скорее!.. Уйдет!
— Кишка, промажешь! Куда целишься?.. Ну-ка, пусти!
— В хребтину ударяй. Крепче!
Лягнув советчиков и просителей, Шурка оперся грудью о гнилой, пропахший смолой и рыбой край завозни и трясущейся, неловкой, какой-то чужой рукой стал наводить острогу на леща, как учил бакенщик. Острога не подчинялась ему, лезла куда-то прочь, кривясь в неровном, колеблющемся свете теплины.
Он все-таки наметился пониже короткой, полукруглой головы леща, в широкий черный хребет, в самое верхнее, неподвижное, тонкое перо и ткнул шестом.
Лещ нехотя поплыл от берега, пропал в глубине. Слышно было, как Капаруля плюнул в воду.
Ну и досталось же Шурке от ребят! Они чуть не столкнули незадачливого рыбака в воду вслед за лещом.
А бакенщик, помолчав, неожиданно утешил!
— Бывает с непривыку. Вода обманывает. Двинул веслом лодку, зевнул.
— Рыбы в Волге много… Забьешь другую… еще крупнее, наваристее.
И верно, немного прошло времени, как Шурка вытащил небывалого ерша, в четверть величиной, с темно — синими, навыкате глазищами, рябого, истекавшего кровью. Он не позволил никому снять, сам с наслаждением и жестокостью сорвал рыбину с зубьев и перекололся колючками.
А волшебное окошко, то задергиваясь дымом, как занавеской, то распахиваясь просторно и светло, роняя в воду искры, двигалось впереди лодки, неустанно показывая новую добычу.
В осоке притаилась великолепная щука. Она лежала на дне, как палка, поджидая плотву на ужин.
«Мы сами тебя на ужину сгребем!» — весело подумал Шурка, ударил и еле выворотил из песка замытое сосновое полено.
Ленька и Яшка прыснули смехом. Шурка клялся и божился, что видел щуку, — на полене щука и сидела.
— Поехали в заводину, — предложил Ленька. — Там рыбищи невпроворот, что в густой ухе.
Не вынимая утиного весла из воды, Капаруля беспрекословно, легко повернул неуклюжую завозню.
В заводи как бы не было совсем воды — такой прозрачной и неподвижной казалась она. Здесь не плыли веточки и рогатые зерна, тина плотно, не шевелясь лежала моховой луговиной, а пузыри еще чаще, чем в Волге, поднимались от ключей — большие, блестящие, как зеркальные шары, — и не сразу лопались на поверхности, некоторое время плавали белыми кувшинками.
— На Волге и грязь чистая, — сказал Капаруля, оглядывая заводь.
Рыбы в траве действительно было вдоволь. Ее били по очереди. Крупной не попадалось, и азарт стал проходить. Все чаще затухал огонь, тускнел круг под жаровней, и тогда ночь отодвигалась от лодки, чернела и мертвела вокруг вода, а тьма не казалась такой кромешной. Холодно, ярко горели далекие бакены. В лодке становилось сыро и зябко. В ногах, на дне завозни, трепыхалась, замирая, пойманная рыба. Окоченев, затихали и ребята.