Открытие мира (Весь роман в одной книге)
Шрифт:
Он повернулся к реке, к огням бакенов и поклонился в темноту и тишину. Он поклонился не так, как кланялся господам с пароходов, приказчикам и водоливам с плотов и баржей. Он не снял картуза, не глядел одним глазом исподлобья, не молчал. Он кивнул реке головой, как доброму, хорошему знакомому, сказав благодарно: «Спасибо!»
Горячая дрожь пронзила Шурку. Огни бакенов, на которые он смотрел, точно освещали ему темную, как река, непонятную душу бакенщика.
— Ну, Лешка, — весело обратился Капаруля к внуку, — держись, паршивец! На зиму, куда ни шло, полушубок выудим на серебряный крючок. Поддеть бы еще такую рыбешку, и чесанки с калошами в заглот у нас возьмут… Пуда на два сом, не меньше… На, докури, бог с тобой, безотцовщина, — сунул он окурок Леньке и продолжал возбужденно бормотать: — Отвезу на станцию, в буфет. Купят… Как не купить! Плесо-то у сома один жир, скуснее свинины. С руками оторвет буфетчик. Торговать ноне нечем, а барышей всякому хочется… Сейчас и отвезу.
Он заторопился, перевалил сома через борт в лодку, приказал всем лезть на корму, зажег фонарь, а жаровню потушил и, пообещав высадить Шурку и Яшку с рыбой у Гремца, чтобы домой было идти ближе, сам взялся за весла.
Вода заурчала под завозней. Бакенщик погнался вниз по течению, словно за вторым сомом.
Но вскоре взмахи весел стали реже, урчанье воды прекратилось.
— Погожу до утра, — сказал Капаруля как бы про себя. — Успею… Ни свет ни заря припрешься, токо буфетчика взбулгачишь. Еще осердится, цену сбавит. Зна — аю я его, жулика… Лешка, ну — кась, садись на весла, а я покурю, — распорядился он.
— Вот всегда так! Протухнет сом, тогда и повезешь, как ономнясь судаков возил… Эх, обленился ты, Капаруля, тошно смотреть!
— Цыц! — буркнул бакенщик. — Али волосня длинна? Я те поубавлю!
Яшка и Шурка вызвались грести, но Ленька, сердито сопя, отклонил предложение.
Когда подплывали к Гремцу, всем померещилось, будто на берегу, вблизи ручья, кто-то играет тихонько на балалайке. Ленька опустил весла. Дед нехотя привстал и вслушался. По ночной воде явственно донеслось торопливое треньканье пилы.
Капаруля выбранился сквозь зубы:
— Нету покоя ни днем, ни ночью… Правь к берегу. Тьфу!
Опять нельзя было узнать Капарулю. Прихватив багор, фонарь, он соскочил на песок раньше, чем причалила завозня. Ребята кинулись за ним следом.
По дороге в кустах они увидели знакомую, с белой метиной под челкой, лошадь, запряженную в телегу.
— Так и знал! Ванька, нечистый дух… кому же больше, как не ему, Каину, — пробормотал Капаруля, обходя лошадь.
У ручья на отмели белел березовый кряж. Ваня Дух возился над ним с ручной пилой. Два отхваченных накосо кругляша и топор валялись у его ног.
— Ты что тут делаешь? — мрачно спросил Капаруля, став рядом и поднимая фонарь.
В тускло — рыжем свете ребята увидел», как Ваня Дух обронил пилу. Он узнал бакенщика и вскочил.
— Тимофей Гаврилыч?! Вот бог принес! На помине, как сноп с овина! — ужасно обрадовался Ваня Дух и засуетился. — А я думаю: спит Тимофей Гаврилыч… Утром к тебе собирался… поблагодарить.
Он торопливо протянул Капаруле здоровую руку. Пустой левый рукав, как всегда, был засунут в карман кацавейки, точно хозяин ощупывал там деньги.
Капаруля не принял протянутой руки, не поздоровался, раздраженно переспросил:
— Делаешь что?
— Рыбу ловлю, — отрывисто рассмеялся Ваня Дух. — Вона какой сом подвернулся. Сажень дров будет! У меня в кузне углей нету.
— Сом, он в завозне. А за этого сома, Иван Тихонов, отвечать придется.
— С полным удовольствием. За мной не пропадет. Отблагодарю… утречком, Тимофей Гаврилыч.
У Капарули качнулся фонарь. Стало тихо. Ребята слышали, как шипел керосин в жестяной лампе.
— Так ты что же, сволочь… думаешь, я чужим лесом торгую? — глухо спросил бакенщик.
Поставил фонарь на землю и гордо выпрямился.
— Кидай бревно! — рявкнул он, замахиваясь багром. — Сей минутой кидай бревно!
— А ты что мне за указ! — проговорил, закипая, Ваня Дух и потянулся здоровой рукой за топором.
— Дедко, поедем домой! Капаруля, домой! — закричал Ленька.
— Я тебе покажу указ! — Дед багром вышиб топор у Тихонова.
— А — а! Меня? Инвалида?! — взвыл тот и снова кинулся к топору.
— Домой… Капаруля, домо — ой! — заплакал Ленька. Шурка видел, как бакенщик сшиб багром Тихонова с ног и поднял топор. Он повертел его в руках, точно раздумывая, что с ним делать. Размахнулся и швырнул топор в воду.
— Во — ри — ще! — плюнул Капаруля. — Какое бревно спортил… Ах ты!..
В бешенстве Капаруля занес багор над головой Вани Духа. Тот бросился к кустам, но дед загородил дорогу. Не спуская глаз с багра, Тихонов попятился в воду.
— Домой!.. Домо — ой! — ревел Ленька.
Закусив бороду, тяжело дыша, щурясь, Капаруля все выше поднимал багор, нацеливаясь, как острогой, в маковку Вани Духа.
У Яшки со страха лопнула, должно быть, пуговица на штанах, он прихватил штаны рукой. Шурка зажмурился.
— Берись за комель… живо! — услышал он вдруг приказание Капарули.
— За — че — ем?? — жалобно откликнулся Тихонов.
— Я те стукну по пустой башке, тогда узнаешь зачем. Поворачивайся у меня! Ну — у?!
Ленька перестал плакать и поднял с земли фонарь. Шурка таращился во все глаза. У Яшки сваливались штаны, он этого не замечал.
Ваня Дух торопливо ухватился трясущейся рукой за толстый конец бревна. Капаруля багром поддел бревно с другого.
— Заело… не идет, Тимофей Гаврилыч! — прогнусавил Тихонов, поняв наконец, что от него требуют.
— Пойдет! Напирай сильней… Голенастые, кому говорю? Выпор — рю!
Ребята бросились подсоблять. Яшка запутался в штанах и отстал. Заскрипел мокрый песок, бревно медленно поползло в воду. Капаруля с силой оттолкнул бревно от берега.
Помолчав, не глядя на Ваню Духа, сказал: